Александр Любинский - Виноградники ночи

Он поднялся по тихой лестнице на второй этаж, вошел в комнату, включил свет: все так и осталось на своих местах — кровать с незаправленным одеялом, стол у окна, два стула, в углу — дощатый, обтянутый клеенкой чемодан… В чемодане к своей радости он отыскал чистое полотенце, в туалете обмылся до пояса… Что-то изменилось: то ли комната стала меньше, то ли больше — город за окном

Марк разделся, скользнул под одеяло. Где-то вдалеке взвыла — и смолкла сирена то ли полицейской, то ли пожарной машины. Положив руку на теплую рукоять пистолета, Марк спал.

…Он проснулся от скрипа — открыл глаза и успел заметить лысый череп, мелькнувший в дверном проеме. Видение исчезло… Марк вскочил, подбежал к двери, распахнул ее: на лестнице между первым и вторым этажом вполоборота к нему стоял Стенли в пижаме и шлепанцах на босу ногу.

— Доброе утро!

Стенли молча разглядывал Марка.

— Доброе утро! — повторил Марк, — вы решили проведать меня? Это очень трогательно. Как видите, со мной ничего не случилось.

— Очень рад, — проговорил Стенли и, мерно перестукивая шлепанцами, спустился на свою площадку.

— Ах, да… возможно, вы как-то связали вчерашний ночной шум с моим появлением? Но это неправильное умозаключение. Я не имею никакого отношения к произошедшему. Так и скажите вашему…

Подняв голову, Стенли смотрел на Марка.

— Впрочем, — продолжал Марк, — он достаточно умен, чтобы самому разобраться в этом деле…

Слова погасли, и стало очень тихо.

— Где Тея? — проговорил Стенли.

— Что? Что вы имеете ввиду?

— А разве она не с вами?

— С какой стати ей быть со мной?!

Стенли кивнул головой, словно иного ответа и не ожидал.

— Она сказала, что уходит к вам.

— Ко мне… Она ушла?

— Да… — слова Стенли едва долетали до Марка. — И это после всего, что я для нее сделал… Она неблагодарна…

— Я… я совершенно не при чем!

— Это вы уже сказали дважды! — проговорил с неожиданной силой Стенли.

— Но где она сейчас?

— Вам виднее.

— Но…

Стенли скрылся в своей квартире. Протяжно мяукнув, щелкнула дверь.

Марк вернулся в комнату. Солнце уже стояло высоко. Занавеси были раздвинуты, и казалось, комната, как каюта корабля, плыла в ослепительном свете. Он снова, и более внимательно, оглядел свое жилище. Выдвинул ящик тумбочки, пошарил внутри… Ничего. Только обрывок старой газеты. И пыль. Если и впрямь оставлена записка, где она? Может быть, на столе под клеенкой? Переставил на стул кружку с заплесневелым чаем, приподнял клеенку… Вот она! Листок с наискось бегущей карандашной строкой. Рахель Имейну, угол Борухова. И — стрелкой: вход со двора, обогнуть дом. Интересно, почему она решила, что он придет?.. Вспомнил темный неподвижный взгляд, запах ее тела… А Герда пахнет бельем. Чистым бельем после стирки.

Я ждал ее полчаса на автобусной остановке. Наконец, она приехала, молчаливая и усталая. Я поцеловал ее в мягкие безответные губы, вручил три белых хризантемы. «Какие красивые!» — сказала она и взяла меня под руку. Мы молча прошли по переулку мимо садиков с низкорослыми лимонными и гранатовыми деревьями к моему дому. «Очень мило! — сказала она. — А кто еще здесь живет?» «Рав Мазиа. На первом этаже. Его очень уважают. Еще в юности он выиграл конкурс на лучшее знание Торы». Про его слепоту я не стал ей сообщать. «Какая прелесть!» — сказала она, и по пыльной лестнице мы поднялись на второй этаж, вошли в квартиру. При виде моего логова в ней пробудилась жизнь: она охнула, засмеялась. «Боже мой, вы, мужчины, и впрямь не можете жить одни!» «И вы тоже, — сказал я, снимая книги со стула и тем самым приглашая ее сесть. — Видишь, я ждал тебя. Оцени закуску!» «О, да! — сказала она. — Это что, брынза? Давай приступим. Я ужасно голодна».

И мы выпили красного вина, съели греческий салат, который я приготовил (только его я и умею делать), и маленькие плотные пальчики из свернутых виноградных листьев, начиненные рисом. И снова выпили. Темнело, но я не стал зажигать свет.

— Как хорошо! — сказала она, — как тихо!

— Что-нибудь случилось?

— Нн-нет… Вернее, да… Пару часов назад мне сделали предложение.

— Так… И ты приняла его?

Потянулась за сигаретами, щелкнула зажигалкой, с удовольствием затянулась.

— Это серьезно…

— Я молчал.

— Это очень серьезно!

— Не сомневаюсь.

Она сидела вполоборота ко мне, глядя в окно, и я видел ее профиль, точеный профиль камеи.

— Кто он?

— Мой друг. Мы с ним уже очень давно встречаемся. Надеюсь, ты не станешь ревновать?

Я плеснул в фужер все, что еще осталось в бутылке. Залпом выпил.

— Скажи, зачем я тебе понадобился?… Мне под пятьдесят. У меня ничего нет. Что тебе нужно от меня? Ты хочешь, чтобы мне было больно?

— Нет, — проговорила медленно. — Не хочу… Как тебе объяснить… Он очень славный. Компьютерщик… Работает на военном предприятии. Все тип-топ… И прав — пора, наконец, определить наши отношения. Да и я уже — не девочка!

Хохотнула своим низким хриплым смехом, затянулась сигаретой. Сверкнул на узком запястье серебряный браслет.

— Отгулялась… Муж, семья, ребенок… Все как у всех.

— А я?

— Ты? Ты — настоящий. В тебе есть сила таланта. Может быть, и я его не лишена… Ведь на самом-то деле мы оба знаем, что люди живут иллюзорной жизнью. И надо, если по-честному, жить так, как ты: чтобы ни кола, ни двора… Лишь комната, заваленная книгами. А в общем-то, и они ни к чему.

Я встал, зажег свет. Белые стены. Стол. Стулья. Шкаф. Кровать.

— У меня есть один знакомый…

— Да?

— Целый день он сидит на стуле на одном из перекрестков Эмек Рефаим. Читает Тору и заговаривает с прохожими на своем библейском языке.

— Где это?

— Наискосок от кладбища тамплиеров.

— Примерно представляю… И что же?

— Вот уже месяц его нет. Куда-то исчез.

Подошла, поцеловала в лоб.

— Мне нужно идти.

— Ты не останешься?..

— Нет. Так будет еще хуже.

Взяла сумочку, перекинула через плечо. Я вышел вслед за ней на лестницу — и не стал гасить свет. Это поможет, когда вернусь.

Мы виделись с ним всего несколько раз — последняя наша встреча случилась на каком-то литературном семинаре за два… нет — за три года до его смерти… Семинар проходил в кибуце под Тель-Авивом, было серо, холодно, мокро, как обычно бывает здесь зимой. Мы столкнулись с ним у двери. Остановились. Постояли, глядя на черные деревья во дворе. И он сказал тихо и важно, что сообщало каждому его слову весомый смысл: «Там, где двое сойдутся во имя мое, там и я буду среди них». Это было неожиданно. Я промолчал. «Я читаю ваши статьи», — продолжил он. Но вместо того, чтобы вежливо поблагодарить, я обвинил его в снобизме! Он склонил голову, подумал; не повышая голоса, ответил, что прекрасно видит разницу между своими текстами и книгами, стоящими на его полке.