Франко Маттеуччи - Праздник цвета берлинской лазури

— Не будем его трогать, вдруг он ядовитый.

Через несколько минут вокруг гриба собралась целая толпа: слуги, повар, беременная Тициана, Беатриче в леопардовой юбочке. Манлио листал огромный старинный том «Грибной энциклопедии».

— Вот. «Stropharia cubensis, родом из Бразилии, но встречается и в Африке, — начал он менторским тоном, найдя подходящую картинку. — Священный гриб, используемый в магических обрядах. Вызывает зрительные и слуховые галлюцинации, а также пространственно-временные нарушения восприятия». Это гриб-галлюциноген. По всей видимости, споры гриба остались на корнях баобаба.

— Очень опасная и вредная штука, — заявил Альфонсо с озабоченным видом.

Манлио натянул резиновые перчатки, аккуратно сорвал гриб и положил его в пластиковый пакет. Остальные гуськом последовали за ним к топке, где сжигался мусор. Казалось, что по кипарисовой аллее движется похоронная процессия. Манлио Каробби остановился возле топки и торжественным жестом, выглядевшим еще театральнее благодаря нарочитой медленности движений, кинул наркотический гриб в огонь. Беатриче тут же бросилась к появившейся из топки струйке дыма и стала жадно вдыхать ее широко раскрытыми ноздрями. Затем она сделала вид, что наркотик подействовал, и как сумасшедшая побежала прочь. Все восприняли это спокойно. Так проявлялось ее обычное стремление быть центром внимания, темперамент прирожденной актрисы.

Кто себя действительно чувствовал странно, так это петух Джильберто, который весь вечер клевал этот маленький цветной гриб. Хищный взгляд петуха смягчился и сделался почти нежным. Джильберто удобно устроился на баобабе и задремал. Светила полная луна, стояла майская ночь, в траве ползали светлячки. Вилла Каробби казалась петуху еще таинственней, чем обычно. Джильберто окутали мистические флюиды, справиться с которыми петух был не в силах. Наркотик, содержавшийся в грибе, распахнул перед ним смысл бытия. На ум стали приходить вопросы, на которые не было ответов. Может ли в полнолуние петух поверить в Бога? В чем смысл жизни? Есть ли у петухов душа? Внезапно грибной яд отключил сознание, радужные разводы, похожие на расцветку его гребешка, взорвались в мозгу. Красно-желто-зеленый фейерверк прозвучал пронзительным аккордом. Джильберто превратился в мороженое с небывалым многогранным вкусом или в ястреба, пронзающего в полете радугу.

После смерти Джильберто Беатриче была безутешна. Ненакрашенная, с потухшим взглядом, с опухшими от слез глазами она еле-еле переставляла ноги на своих огромных платформах.

Под серыми отблесками неба, все прочие цвета которого будто бы исчезли вместе с петухом, она бесцельно слонялась по саду из конца в конец. Ветра не было, небо затянуло тучами, и в тоске Беатриче проклинала мир, призывая на него самые страшные бедствия. Случайная смерть ее любимца оставила в душе неисцелимую рану.

Обнаженная Тициана занималась лечебной гимнастикой. Со спины было даже не догадаться, что она беременна. Рыжие волосы стекали по спине, подобно хвостатым кометам. Готовясь к родам, она делала упражнения для таза и принимала неловкие и откровенно неприличные позы. У вошедшего Манлио затуманился взор, ему тут же захотелось овладеть ею. Они уже очень давно не занимались любовью: Тициана навязала мужу воздержание сразу же, как только получила результаты анализов, может быть желая отомстить за свою молодость, омраченную беременностью.

— Дорогой, что-то ты бледный. Ты не устал? — спросила она, отлично зная, что только сильней заводит мужа.

Зад ее был изогнут, как лук в боевом положении, и казался объятым огнем. Манлио, отводя глаза, попытался сменить тему:

— Ты мне напоминаешь Мадонну Липпи из Уффици. Твоя красота волнует меня, как бесценное произведение искусства.

— Подойди сюда, дорогой.

Раскинувшись на постели, Тициана приложила ухо мужа к своему животу. Солнце щедро освещало уже пахнущую молоком грудь. Глухие звуки в лоне явно свидетельствовали о существовании Манлио-младшего. Манлио-старший смутился. Конечно, к материнству нужно относиться с почтением, ведь маленькое существо, пинающее этот живот изнутри, — его собственный сын. Как только его могли посетить столь непристойные желания? Пристыженный, он с благоговением поцеловал Тициану в щеку:

— Прости меня…

Тициана кивнула, волосы короной венчали ее голову.

«Пора оповестить супругу о моем плане», — подумал Манлио. Несколько дней он провел, копаясь в семейной библиотеке, и в одной книге XVIII века наконец-то обнаружил то, что искал. Раскрыв фолиант, захваченный из библиотеки, он стал читать:

— Четвертого сентября тысяча семьсот двадцать девятого года на свет появился Людовик, сын-наследник короля Франции Людовика XV. Чтобы отметить это событие с размахом, подобающим для младенца такого происхождения, возле королевского дворца были возведены разного рода праздничные сооружения: карусели, портики, театральные подмостки, храмы в классическом стиле, пиротехнические машины…

Тициана, чтобы доставить мужу удовольствие, слушала, хотя такие рассказы всегда наводили на нее ужасную скуку. Вот и сейчас она болтала длинными ногами, как школьница, усевшаяся на парту.

— Знаешь, что представляли собой праздничные сооружения?

Тициана помотала головой. Если бы даже знала, она все равно бы не сказала, чтобы не расстраивать его.

Манлио нравилась собственная ученость, он разбирался в истории не хуже какого-нибудь профессора. О, если бы ему родиться в век Просвещения таким же знатным и богатым, как сейчас! Современность была ему отвратительна, и, укрывшись на своей вилле в стиле XVI века, Манлио всячески пытался оградить себя от веяний нового времени.

— Многие знаменитые архитекторы создавали праздничные декорации, чтобы запечатлеть событие в памяти потомков. Устраивалось представление с танцами и музыкой, которое завершалось фейерверком.

Манлио горделиво смотрел на Тициану. Его мечта соединить прошлое с настоящим вот-вот должна была осуществиться.

— Я решил воссоздать на вилле Каробби по случаю дня рождения Манлио-младшего сооружение, аналогичное «большому приспособлению для праздничных огней», какое кардинал де Полиньяк установил на Навонской площади в восемнадцатом веке.

Водрузив книгу на живот Тицианы, Манлио ткнул пальцем в эстамп Джованни Паоло Паннини. Тициана бросила на страницу ленивый взгляд. Все эти гравюры казались ей одинаковыми, тем более что были чернобелыми. Манлио же разошелся не на шутку.

— Напротив баобаба мы в точности воссоздадим тот старинный проект, а справа построим храм Гименея, бога-покровителя брачных уз…

Когда Манлио вновь взглянул на Тициану, та уже клевала носом. Он нежно погладил ее по лицу, жена слабо улыбнулась. Нужно заинтересовать ее чем-то более конкретным.