Дженет Уинтерсон - Пьеса для трех голосов и сводни. Искусство и ложь

Снова проходя мимо того дома – ему теперь грозил кран, – я подняла голову и посмотрела туда, где парапет встречался с платанами. Она стояла там. На самом краю, босиком, едва храня равновесие. Мне следовало испугаться, ибо история всегда повторяется. Прошлое рядится в новый свадебный покров и женится на будущем. Мне следовало испугаться, замахать руками и закричать, а не стоять, тихонько дивясь ее грации. Но я знала, что она не упадет. Знала, что риск ее – по иной причине. Знала, что она меня увидела, хоть я не видела ее лица.

Ляг рядом со мной. Дай увидеть все узоры твоих пор. Дай увидеть паутину шрамов, оставленных когтями твоих родных на тебе, как на их мебели. Дай увидеть раны, от которых они отреклись. Поле битвы с семьей, которым было твое тело. Дай увидеть разметку кровоподтеков там, где они стояли лагерем. Дай увидеть пункт назначения, в который они направились. Ляг рядом со мной, и пусть мой взор излечит тебя. Не нужно прятаться. Не нужно ни света, ни тьмы. Дай мне увидеть тебя такой, как ты есть.

– Я знаю вас? – сэр Джек вопрошающе.

– Я пришла повидаться с вашей дочерью.

– Ее нет.

Это случилось на следующий день – прийти раньше было бы неприлично, но я пришла недостаточно рано, чтобы ее застать. То был намек, и я его поняла. Последовала за ним на станцию, к утреннему поезду. По следу цвета, что оставлял на снегу пурпурную ленту. Она распутывалась. Разматывала серые года в одну яркую нить.

Фрагменты возвращаются кусок за куском: тело, работа, любовь, жизнь. Что может быть известно обо мне? Что я говорю? Что делаю? Что я написала? И что из этого – правда? Вернее – что больше правда? Память. Мои патентованные вымыслы. Не все фрагменты возвращаются.

Я не фрейдистка. Воспоминания – не каменная скрижаль, а метафора. Мета = над. Ферейн = нести. То, что несется над буквальностью жизни. Способ мышления, избегающий проблем гравитации. Слово не подведет меня. Единственное слово, что может освободить меня от всей этой невыразимой тяжести.

Крылатое слово. Летучее слово. Слово – и мотылек, и лампа одновременно. Слово, что выше самого себя. Слово, что не только оно само. Ассоциативное слово, светлое от смыслов. Слово, не плененное сетью смысла. Точное, широко раскрытое. Слово – не потаскуха и не инок. Несолженное слово.

Может, распутывать дни алфавитом? Не помечая их А, Б, В, но и не придавая буквам новой сокровенной лжи. Человека от остальных животных отличают две важнейшие черты: интерес к прошлому и возможность языка. Вместе они составляют третью – Искусство. Невидимый город, не предназначенный существовать. Вопреки высокопарным претензиям на официальность, намного позже театральному коварству политики, нравится вам это или нет, но он – остается. Прошедшее время, вечно настоящее, неуничтожимое.

А сейчас? Да, и сейчас он бросает вызов тем фрагментам, что есмъ я.

Подними взгляд. В нашей галактике, Млечном Пути – сто миллиардов звезд. Им нет до меня дела, этой непоколебимости звезд, их подношениям света – две тысячи лет. Они для меня – лишь самоцветы на моем саване. Я не могу их познать. Я не могу познать даже самое себя. Мне понятен ужас Паскаля: «Le silence éternel de ces espaces infinis m'effraie».

Что способно уравновесить неравенство этого огромного пространства, что не заканчивается никогда, и моей ограниченной жизнью? Быть может, вот это: Царство мое не сводится к пределам поля брани моего тела, внутри у меня – пространства столь же безбрежные, если я сумею их покорить. Доказательства? Какие у меня могут быть доказательства – не Бог же, кто если и существует, то априорно, а потому не может служить доказательством, но искусство, что никогда не затрудняет себя фактами жизни, не изображает, как принято думать, и не выражает их, как нам хотелось бы надеяться, однако становится ею. Не образы, а фантазии, несущие в себе главные силы мира, и не только мира. Искусство разводит звезды.

Как подступить мне к смыслу моих дней? Я заарканю их, притянув к себе заверченной петлею слова. Слово тихонько приторочено к боку, а затем раскручено, сильное, точное – слово, что поймает время раньше, чем время поймает меня.

Поскакали со мной, пока позволит время, пока столько любви и красоты. Пустыня, по которой едем мы, цветет. Пора смотреть и видеть. Неужели я просто видоискатель? Потешить глаз и ехать дальше? Как разобраться с тем, что я найду? Какой в ней прок? Роскошь и краткость, попытка прикоснуться и увидеть, попытка понять.

Спасение, если оно все-таки придет, будет сознательным. Невежество – не путь к мудрости. Искренности чувств будет недостаточно. Слово меня разоблачит; я говорю, следовательно, я существую. Чтобы совпасть с немым красноречием сотворенного мира, мне пришлось научиться говорить. Язык, что его описывает, становится мной. Так осторожнее, та, кем я становлюсь, – по словам меня узнаешь ты. Слово передано сквозь время, время возвращено словом.

Язык неестествен, в нем нет ничего от естества, к чему притворство? Естественного света не бывает. Свет, при котором я читаю, искусственный. Страница освещает себя.

Мой чулан завален книгами – не непрочитанными, ненаписанными. Опыт, не переведенный в смысл. Сгнившие непреобразованными дни. Что мне писать? Не мемуары. Покойников на арену, Покойников на арену. Тот свет, что был у меня, оплывает и гаснет. Дело не только в том, что я стану лгать, а в том, что правду говорить не смогу. Не удастся вспомнить – предметы передо мной, и мне придется изобретать смутную историю для каждого. Есть ли что-то пагубнее честной лжи?

Я знаю, кратчайший путь к моим чувствам – самый невероятный. Не искренность эмоций, но искренность формы приведет меня к ним. Видишь ли, мне следует остерегаться ограниченности ума, шаблонных откликов – не моих, а всех остальных; так ли я на самом деле ощущаю? Откуда мне знать, что строки эти – мои, а не заемные? Откуда? Я придам им структуру, что формализует их, вытащит из общей купели эгоизма. Они – мои, но не я, мое собственное отдалено, отделено от меня узорами и формами, вынуждено держаться на расстоянии тем языком, что вернет его. Как только я обрету верные слова, чувство больше меня не покинет.

Недостаточно сказать, что я люблю тебя. Я знаю, ты уже это слышала.

Я люблю тебя. Слова эти не износились две тысячи шестьсот лет назад. Изношены ли они сейчас? Возможно, хотя не от повторения, а от напряжения. То, о чем я, можно выразить иначе… Иными словами, что годятся для этого бремени. Иными словами, что пришпилят меня к той честности, которая мне может не понравиться. В «я люблю тебя» можно скрыть так много. И я могу спрятаться в этом сентиментальном облаке.

Не буду я прятаться. Тут…

Ее лицо задумчиво в тени волос, под сенью их, волосы прикрывают его, как вуаль. В ее веках и губах – что-то сладострастное. Кожа отлита из жемчуга. Она – материя морская.