Стивен Келман - Пиджин-инглиш

Микита:

— Неплохо для новичка. Только зубы не облизывай, девушки этого не любят. Еще попытка?

Я:

— Отстань! Ни за что! Отвали от меня!

Я смылся, пока она снова меня не зацапала. Вымыл руки и губы. Облегчился, но вышло как-то странно, наверное, Микита мне что-то повредила. Лидия должна была остановить ее. Я сам должен был не даваться ей в лапы. Плохая была идея. Если Поппи узнает, что я лизался с другой девчонкой, она точно со мной порвет.

Я:

— Тупая сучка! Гадина!

Микита поджидала у двери ванной. Улыбалась словно безмозглая жирная жаба.

Микита:

— Мы еще не закончили, это только первое занятие. Я подняла твою штуку? Как там у тебя, свербит?

Я:

— Нет!

Лидия:

— Что ты несешь, он еще маленький. Оставь его в покое.

Микита:

— А ты ему кто, мамочка? Если сама еще ни с кем, не думай, что все такие. Доска — два соска.

Лидия:

— По крайней мере, мой парень — не убийца.

Все замерло. Лидия резко захлопнула рот, но было слишком поздно, слова уже вылетели, не вернуть. Лицо у Микиты сделалось жестким.

Микита:

— Что ты сказала?

Я подумал, что Лидия сейчас заплачет. Она не двигалась. Вид такой, словно в ловушку угодила. За миллион лет бы не подумал, что такое возможно. Тишина стояла жуткая, кто-то должен был нарушить ее. И почему мамы вечно нет, когда она нам нужна.

Я:

— Ты не должна позволять себя жечь.

Микита:

— Что?

Лидия потрогала ставший почти незаметным ожог от утюга на лице. Мои слова придали ей храбрости. Она ожила.

Лидия:

— Скажи ему, пусть притормозит. Посмотри на свои руки, как ты можешь разрешать такое? Это просто слабость.

Микита застегнула джинсы. Руки у нее прямо плясали. Ее толстые обожженные пальцы уже не вызывали неприязни, это было бы попросту несправедливо.

Микита:

— Кого ты слабой обозвала? Видела, как я уделала Шанель?

Я:

— Она не Шанель, она Лидия. Только тронь ее. Я тебя зарежу ножом-пилой. Попрошу Джулиуса, и он тебя отметелит, он реальный гангстер.

Лидия:

— Никого ты не зарежешь. И не попросишь никого. Микита, иди домой. Мы не хотим тебя больше здесь видеть.

Микита:

— Ой, как страшно. Сучка тупая.

Ну вот. Землетрясение, которого я ждал, отменилось. Микита не знала, как ей поступить, и свалила по-тихому. Я задвинул за ней все запоры, достал непочатую упаковку шоколадного печенья из маминого потайного ящика и протянул Лидии. Пусть откроет. Самое первое — всегда самое вкусное.

Я был занят своими делами, лакомился кунжутным семенем, его насыпала леди в инвалидной коляске. Она любит смотреть из кухонного окна, как мы едим, грезит, как купается нагишом в теплых водах и морские коньки покусывают ее нежные пальчики, а их цепкие хвосты щекочут соски. Каждому свое, говорю я, жизнь слишком коротка, чтобы осуждать мечты, такие чистые и неподдельные.

Они появились ниоткуда, у меня не было никакой возможности подготовиться. Четверо. У меня за спиной внезапно зашумело, что-то рассекло воздух и очутилось совсем рядом. Не успел я обернуться, как на меня со спины наскакивает большой самец, тычет куда не надо своим черным клювом, глаза-бусинки злобно блестят, его дружки уже готовы со мной разделаться за проявленное неуважение (а может, им не по душе моя походка), меня прижимают к земле и окружают с трех сторон. Раздаю направо-налево удары, пытаюсь взлететь, но три ножа вонзаются мне под ребра, три комплекта коготков скребут мне по телу, сдирая перья вместе с кожей. Обращаюсь в бомбу, начиненную гвоздями, но тиски прочно сжимают меня, мир рушится, и мне начинает казаться, что я все-таки смертен. Если меня не будет, кто приглядит за мальчиком?

Я:

— А-а-а-а-а! Кыш! Пошли вон, мерзкие сороки!

С разбегу прыгаю на поле битвы. Сороки улетают прочь. Мой голубь сидит на траве, вид у него перепуганный и жалкий. Поначалу мне хочется заплакать, но крови и кусков мяса что-то не видно.

Я:

— Ты цел?

Голубь:

— …

Я уже собирался взять его в руки, но голубь меня опередил: вспорхнул и улетел на крышу психанутого дома. Крылья у него работали нормально, да и все остальное выглядело целым. Такое облегчение!

Я:

— Голубь, будь осторожен, они могут вернуться. Смотри в оба! Пойду домой из школы, увидимся, ладно?

Голубь:

— Ладно. Ты хороший мальчик, Гарри. Спасибо за то, что спас меня.

Это я проговорил за него про себя.

Девчонки любят получать подарки. Этим ты показываешь серьезность намерений, что очень важно для них. Иначе они расстраиваются и весь кайф обламывается. Я вручил Поппи Желейное Кольцо — знак своего тайного раскаяния за то, что целовался с Микитой. Поппи надела его себе на палец. Я не просил, она сама.

Поппи:

— Спасибо!

Я:

— Не за что!

Потом она его съела.

Мне даже не хотелось целоваться с Поппи. После того, что со мной учинила Микита, мне ни с кем не хотелось целоваться. Поппи я поцелую, только если попросит. Если займу первое место в День спорта, она меня, наверное, сама поцелует. Я готов, но только не в губы!

Резак:

— Эй, сосунок! Ты ее уже оттрахал? Показать, как это делается?

Мы проходили мимо. Я даже не смотрел на него, даже не собирался садиться на верхнюю ступеньку. Мне больше по душе ступени, ведущие в корпус естествознания, оттуда много чего видно, и можно поговорить об этом с Поппи. А уж эта лестница… да ну ее.

400 метров — это один круг по беговой дорожке. Немало, между прочим. Я коснулся дорожки на счастье. Бретт Шоукросс тоже коснулся, я видел. Мы с Бреттом — фавориты. Никто не знает, кто из нас выиграет. Зрители бы не против, если бы оба победили, но это невозможно. Победитель может быть только один.

Бретт Шоукросс:

— Можешь рассчитывать на серебро. Мне нужно золото.

Я:

— Удачи.

Бретт Шоукросс:

— При чем тут удача? У тебя надо выиграть, вот и все.

Медалей нет, только грамота. Мне надо победить, доказать, что я — лучший бегун. Я и папе обещал.

Линкольн Гарвуд был на первой дорожке. Мухлевать собирался, сам сказал. Ему не выиграть, дреды мешают. С ними особо не разгонишься. И вид педешный.

Линкольн Гарвуд:

— Ничего не педешный. А вот бегун из меня не самый быстрый.

Последним он прийти не хотел и разработал план: нарочно упадет и сделает вид, что подвернул ногу. Мы обещали, что никому не скажем.

Ждем свистка. Обстановка нервная. Сердце колотится как сумасшедшее. Народу тьма. Не только друзья-приятели, но и кое-кто из пап и мам.

Только не наша мама. Она опять на работе. Сказала, помолится за мою победу. Не забыла бы.

Постараюсь их всех не подвести. Пусть это будет мой самый лучший забег.

Бегуны собрались в кучку. Кайл Барнс жует резинку. Салим Хан ковыряет в носу. Бретт Шоукросс изображает из себя профи, то одной ногой потрясет, то другой, как настоящий спортсмен перед забегом. Лицо серьезное, решительное. Прямо артист.