Аласдер Грей - 1982, Жанин

«Но, господин премьер-министр, за последние двадцать лет процентные ставки/инфляция/безработица/бездомность/забастовки/пьянство/развал в социальных службах/преступность/смертность среди политзаключенных постоянно возрастают, как вы боретесь с этим?» «Как я рад, что ты задал этот вопрос, Майкл. Конечно, все это так, но не можем же мы изменить ситуацию в одно мгновение».

Нет, если кому в наши дни и приходится думать, так это людям с фондовой биржи и членам восточных коммунистических партий. В этих сферах долго не протянешь, если соображать не горазд. Все остальное человечество выполняет что ему велят, и следует за политиками – вот так нам всем нужно себя вести. Если бы большинство попыталось действовать разумно и на свое усмотрение, к чему это привело бы? К анархии. Некоторые профсоюзы, например, делают попытки в этом направлении. Почитайте, что о них пишут газеты. В России профсоюзам этого не позволяют. Так что же нам делать с этой разумностью, которая нам не нужна и которой мы не можем воспользоваться? Пригасить ее, вот что. Домохозяйкам – валиум, школьники пусть нюхают клей, взрослым – марихуана, безработным – гнилое южноафриканское вино, пиво – работягам, спирт – мне и той компании, которую я оставил внизу пятнадцать минут назад. Правда, когда я пытаюсь припомнить эту компанию, сразу всплывают в памяти несколько гостиничных баров, отделанных деревянными панелями, фальшивыми каминами, дверью, ведущей в холл, открывающейся на улицу Данди или Перта, или Пиблса, и все они заполнены людьми, которые говорят:

– И еще у нас каждый месяц исследовательский подход к официальному рассмотрению.

– Официальному рассмотрению?

– Да. Официальному рассмотрению.

– Ты знаешь, что я за человек. Утром мне приходит в голову идея, днем я ее обдумываю. На следующий день я заказываю материалы, и к концу недели работа закончена. А если кто-то попадается мне на пути, я просто прохожу насквозь. Прохожу прямо сквозь них.

– Ты человек прямой. Прямой. За это тебя люди и уважают.

– Мне плевать, какая у них религия, пока они сидят на таблетках.

– ХАХАХАХАХА. ХАХАХАХАХА

Люди, которые говорят, растрачивают себя попусту. Я вот не говорю. Я стою и слушаю, пока их голоса не превратятся в однообразный жизнерадостный гул и пока мне не захочется остаться одному. Я хочу уединения. Хочу свою кровать и Жанин.

Жанин волнуется, но пытается не подавать виду, однако ей так долго пришлось скрывать волнение, что голос ее звучит хрипло, когда она спрашивает:

– Долго еще ехать?

– Минут десять, – отвечает водитель, хорошо одетый толстяк, которого зовут Макс и который с каждый минутой выглядит все более довольным. Он снимает руку с руля и ободряюще хлопает ее по бедру. Она отдергивает ногу, а через мгновение замечает:

– То же самое вы говорили, когда мы выезжали.

– У меня плохое чувство времени, вот в чем беда. Но вы лучше не обо мне думайте, а о Холлисе.

– Почему? Почему я должна о нем думать?

– Холлис заведует развлечениями, а вам ведь нужна работа, правильно я понимаю? Впрочем, не переживайте, все будет хорошо. Вы одеты очень подходяще для встречи с Холлисом.

– Это мне агент посоветовал так одеться.

– Ваш агент читает Холлиса как книгу.

Но Жанин не испытывает особой радости по поводу белой шелковой блузки, повторяющей контуры ее тела, а я не должен думать об одежде, пока я отчетливо не представил себе саму Жанин. Но одежда все равно лезет вперед. Неужели я люблю женскую одежду больше, чем женское тело? О нет, но я предпочитаю их одежду их умственным способностям. Умом они без конца повторяют одно и то же: нет, спасибо, не трогай, убирайся. Одежды же говорят: посмотри на меня, желай меня, а от этого я возбуждаюсь. Было бы извращением не предпочитать их одежду их уму. Женщина в баре, там внизу, немолодая, но миловидная, застегнула кнопки на груди, на бедрах и ягодицах, и эти кнопки так и звали мои руки прикоснуться к ним и расстегнуть на ней одежду со всех сторон. Мне нравится то, что нынче носят женщины. Когда я был молодым, большинство девочек носило яркие юбки и платья, которые вместе с их ростом, волосами, грудками и голосами делали их похожими на возвышенных и утонченных зверушек. Мне же больше нравилось, когда они одевались как ковбои, плотники или солдаты. Джинсы, синие комбинезоны, ботинки и походные шаровары смотрелись на них довольно нелепо, но зато давали понять, что они в любой момент готовы повалиться в грязь с нами, мужиками. По-моему, это возбуждает. Некоторые мужчины из разряда неудачливых развратников (а мы все из этого разряда) приходят в ярость при виде вызывающе одетых женщин, заявляя, что они заслуживают всего того, что с ними случается. Разумеется, имея в виду изнасилования. Я с этим не согласен, хотя прекрасно понимаю, что эти бедняги чувствуют. Они просто ненавидят, когда их возбуждает недоступная женщина А меня реальные женщины не разочаровывают, ведь со мной всегда мое порочное воображение. У меня есть Жанин, Роскошная, Большая Мамочка и Хельга. К тому же у меня есть чувство справедливости. Да, мне необходимо, чтобы справедливость была на моей стороне. Если Жанин хочет, чтобы с ней случалось то, чего она заслуживает, то просто надеть шелковую блузку, повторяющую контуры ее и т. п., будет недостаточно. Вернемся к началу.

Когда Жанин босиком, она чуть пониже большинства женщин, но зато когда она на каблуках, она будет повыше большинства мужчин. Ее сексуальность читается даже на расстоянии: тонкие талия, лодыжки и запястья, округлые бедра и плечи, большие и т. п. и темные пышные волосы, всегда пребывающие в беспорядке. Она эпизодически умна, плохо разбирается в людях, но прекрасно разбирается в том, какое действие она на них оказывает. Когда она накрашена, то непонятно, кто перед вами – то ли глуповатая девка, то ли холодная аристократка. Сейчас она похожа на Джейн Рассел из фильма сороковых «Изгой»: темный обличительный взгляд, тяжелые грустные губы. Она выглядит печально, сидя за столом напротив своего агента, который говорит:

– Жанин, ты прекрасна, когда молчишь. Ты великолепна в ролях, где у тебя нет текста. Но ты никогда, никогда, никогда не станешь актрисой.

Она смотрит на него долгим взглядом, а потом произносит глухо:

– На прошлой неделе ты говорил мне совсем другое.

– На прошлой неделе мое мнение было затуманено твоим… неотразимым очарованием. Прошу прощения.

Он пожимает плечами, но не выглядит особо виноватым. Предлагает ей сигарету. Сигарету она берет, а предложенную зажигалку игнорирует, прикурив от спичек из своей сумочки. Она осторожно выдыхает дым и говорит:

– Да, в последние дни нам многое довелось сделать вместе. Твоя жена видела тебя не так уж часто, Чарли. Кстати, как у нее дела?