Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем

Отзвучали последние слова, отзвенела последняя вибрация струн, сменилась световая партитура, и началась новая песня.

Но Now the green leaves of summer are calling me birth продолжало порхать по залу.

Сегодня я в самом деле был сентиментален. Быть может, виной тому песня? Не знаю.

Небольшой перерыв.

К нашему столику подошел Эдгар. Придвинул свободный стул от соседей.

— Ты хорошо пел, — сказала Диана.

— Да? — спросил Эдгар, застенчиво моргая длинными ресницами.

— Иво сказал, что ты пел для нас.

Он с упреком посмотрел на меня.

— Что говорит о выступлении Толстый Бен? — использовал я маленькую паузу.

— Прошло отлично. Только он сделал вывод, что ему надо скинуть жирок, а то публика… Ну ты же сам понимаешь…

— Да, да, конечно. Но ударник он колоссальный.

— Этого отрицать нельзя. Потом все это поняли.

— Ему надо заняться гимнастикой.

— А я думаю, все на роду написано. Кому быть толстым, кому худым. Мы с тобой можем есть сколько влезет, а толстыми все равно не станем.

— У Иво можно все ребра пересчитать, — засмеялась Диана.

— Конечно, — сказал я, — двенадцать штук.

Эдгар ушел играть.

Публика прослушала концерт и теперь желала танцевать. Всему свое время. Я это понимал. Здесь было не так уж много друзей «Пестрых черепах», которые с удовольствием послушали бы еще песенку или две.

Приперся Харий со своей белобрысой.

Я был вынужден познакомить их с Дианой. Женни меня еще помнила.

Но что за окаянный тип этот Харий. Он поглядывал то на меня, то на Диану и в конце концов пригласил ее танцевать.

— Харий, чего ты мелькаешь, как красная лампа на аварийной машине! — прошипел я.

Он усмехнулся и не ответил.

Я был вынужден пригласить Женни.

— Как поживаешь? — спросила она, когда мы уже танцевали.

— Хорошо, — сказал я, — а ты?

— Не очень.

— Из-за Хария?

— Из-за себя самой тоже.

— А как Марика?

— Эта идиотка выпила ликера и нажралась седуксена. Целую пачку.

— Ну и ну…

— И надо же… дуреха такая, — сказала она жалостливо. — Когда б я знала…

— Мы обо всем узнаем слишком поздно.

— Брось ты философию разводить…

— Тебе-то что плакать, — сказал я, — теперь ведь у тебя с Харием все в порядке.

— Дуреха, вот дуреха набитая… Если б я только знала.

— Теперь ты знаешь.

— Иво, ты еще молод. Ты ничего не понимаешь. Ничего, ничего, ничегошеньки!

И дала мне оплеуху. Не то чтобы сильно, но обожгло.

— Если произойдет еще что-нибудь в этом роде, будет совсем худо, — хладнокровно проговорил я и продолжал танцевать.

Краем глаза я видел, как Харий извивался около моей Дианы.

— Прости, ради бога, прости. — Она погладила меня по голове. — Ну, пожалуйста, прости меня!

Нервы у нее были ни к черту.

— Уведи меня отсюда! — воскликнула она с жаром и прижалась белобрысой головой к моему плечу. — Уведи куда-нибудь! Только бы прочь, прочь отсюда!

— Я не ангел-спаситель, Женни.

— Ты глупый мальчишка! Ты видел мир на десять лет меньше, чем я. Будь же мужчиной! Уведи меня отсюда!

— Попроси об этом Хария.

— Хария! — истерично выдохнула она.

Музыка кончилась, на этот раз вовремя.

Но Женни меня не отпускала. Ее руки обнимали меня за шею.

— Делай же что-нибудь! Делай что-нибудь!

Я взял ее за руки и почти силой вырвался.

— Успокойся, Женни! Сейчас подойдет Харий.

— Да пропади он пропадом! Пошли отсюда. Я сделаю все, что ты захочешь!

Как маленькую девочку, я привел ее за руку к нашему столу.

— Спасибо, Харий, — сказал я.

Он говорил с Дианой. Она весело смеялась, и они меня даже не слышали.

— Спасибо , Харий!

— A-а, Иво!

Он вскочил и освободил мне место. Рука Женни вяло выскользнула из моей.

Через пару минут он и Женни как ни в чем не бывало ушли за свой столик.

Я молчал.

— Налей шампанского, — попросила Диана.

— Сама наливай! Бутылка откупорена.

— Иво! — удивленно улыбнулась она. — Ты на самом деле чудной.

— Я никакой!

— Ты что, ревнуешь?

Нет, она даже засмеялась.

— Я не ревнивый и вообще никакой.

Она положила руку с серебряным браслетом на мой судорожно сжатый кулак.

— Да не дуйся, что с тобой? Сам же нас познакомил… И он просто пригласил меня потанцевать. Ведь и ты тоже пошел с его блондинкой.

— Это совсем другое дело, — сказал я.

— Как это — другое?

— Да так.

— Потому, что это ты?

— Не знаю. Возможно.

— Не злись. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя. Люблю!

— Пойдем танцевать.

Долго злиться на нее я не мог. Хотя мне и было обидно. Отчего, я сказать не могу. Возможно, какой-то ее взгляд, призвук в голосе, когда она разговаривала с Харием, возможно, что-то совсем иное. Ревнивый? Чепуха! Времена Отелло прошли. Люди любят теперь совсем не так…

Просто удивительно, как быстро меняется угол наклона земной оси. Помню, когда я был маленький, уже в середине сентября подмораживало, по утрам лужи затягивало корочкой льда, железные стяжки трамвайных рельсов бывали покрыты инеем и неопавшие листья беловато поблескивали. В конце ноября снегу наваливало чуть не по шею. А нынче? Лыжи и коньки хоть неси в комиссионку.

Томимый скукой, после уроков я пошел к Фреди. На него опять напала хворь.

На этот раз он хворал неподалеку от своего дома в Старой Риге. Там была незастроенная площадка, где раньше догнивали развалины военного времени. Теперь их убрали, а новое здание строить еще не начали. Ребятня тут гоняла в футбол. Воротами служили два кирпича.

Фред играл с мальчишками в футбол. Метался в стае мелюзги, здоровенный, как бизон.

— Поиграй за них! — крикнул он вместо приветствия. Ну да, преимущество команды Фреди было явным.

Я кинул сумку и бросился в водоворот, лупил по разбитому мячу, как только дорывался до него, наконец у ворот Фреда взревел страшным голосом, а мальчик, стоявший там, с перепугу схватился за голову, присел, и я спокойно закатил мяч в пустой промежуток между кирпичами.

А потом произошло неизбежное, что раньше или позже должно было произойти. Кто-то врезал по мячу изо всех сил, мяч полетел к веревке с бельем и оставил смачный отпечаток точно в середине простыни.

И в тот же миг распахнулась дверь дома, и, ругаясь на чем свет стоит, из нее выбежал мужичонка с палкой в руке.

Ребятня прыснула врассыпную. Жаждая наказать всех, мужичонка в конце концов не поймал никого. Тогда он кинулся к мячу и трахнул по нему палкой. Мяч подскочил и прикатился к нам. Фред отпасовал мяч к ребятишкам, стоявшим в почтительном отдалении.

Мужичонка выругался и, размахивая палкой, направился к нам. Я предпочел бы смазать пятки, но Фред не пошевелился, и я был вынужден оставаться на месте.

— Балбесы здоровые! — кричал мужичонка. — Я вам головы поотрываю и к задницам пришпилю.