Юрий Герт - Мираж

Она не хотела, отнекивалась, жалела: "Как ты будешь без меня", но он-то видел, что это было глубоко спрятанное притворство... И сын, который жил в Сан-Франциско и имел бизнес по продаже компьютеров, нимало в ней не нуждался: его жена, принявшая американский образ жизни, не ладила с Таней, с Давидом, о чем бы не заходила речь: о Союзе, об Америке, о деньгах, о работе, о воспитании детей, об отношении к старикам... Она была не нужна - ни сыну, ни внукам, ни мужу - в его иллюзорных забавах за машинкой, в газетах за них платили гроши...

Когда он прощался с ней в аэропорту, Таня смущалась: у всех на виду Давид уже давно не целовал ее так нежно и крепко. Он целовал ее в пушок над виском, в глаза с поблекшими и чуть подкрашенными ресницами, в когда-то пунцовые, яркие, свежие губы, ныне в мелких трещинках, от них не спасала и густая губная помада...

Он целовал ее руки, каждый пальчик, по-прежнему пухлый и розовый, и каждую косточку на обратной стороне ладони... Он знал - она больше не вернется, нет, не вернется, они расстаются навсегда...

Он прощался с ней, с Таней.... Ему казалось - он прощается с Россией...

6

С Россией...

Вокруг него были товарищи по эмиграции - профессора, медики, математики, инженеры - из Москвы. Ленинграда. Киева, Ростова, из множества городов, где они имели неплохие квартиры, дачи, положение - в институтах, больницах, на различных работах, и все это было потеряно: ехали за детьми, которые постоянно слышали, как родители ловят "Голос Америки" и "Би-Би-Си", как гоняются за импортом, как говорят об уровне жизни в США и т.д., а кроме того - бесконечные разговоры об антисемитизме, о космополитах, "деле врачей", о Михоэлсе... Европа, Европа, Европа... Америка, Америка, Америка...

Он продолжал писать, при этом иногда печатался - в нью-йоркских газетах. Но лишь когда в его рассказах речь шла о сталинских репрессиях или об антисемитизме, с которым Давид сталкивался с детства... Это совпадало с проклятиями, которые отсюда, из-за океана, посылали многие своей прежней, жизни, своей родине, называемой почему-то "бывшей"... Но у Давида в памяти засело другое.

Ему помнилось, как в армии, на марш-броске, он бежал, задыхаясь, в противогазе, и бежавший рядом Самсонов отобрал у него автомат и повесил себе - второй - на плечо, хотя и сам еле переводил дух... Или белорус Глега, рыжеватый, хозяйственный, откладывающий выдаваемую раз в год новую форму в сундучок, хранящийся в каптерке... Когда он, Давид, выбирался из части в увольнение, Глега приносил из каптерки пилотку и требовал, чтобы Давид сменил свою замусоленную на чистенькую, свежую, хотя Давиду было все равно, как появляться в редакции журнала, где его иногда печатали...

Давида направили в полковую школу, там дисциплина отличалась не только строгостью, но и порядочным издевательством со стороны командиров: курсанты были целиком в их руках. Давид чувствовал себя пришибленным, униженным, и по ночам поднимался с койки и уединялся в холодной ленкомнате - там, накинув на плечи шинель, он писал повесть, в которой изображал сержантов, измывающихся над солдатами. Повесть, как ни странно, напечатали: наступало преддверие XX съезда... И Давид полагал, что сержанты, прочитав его повесть, жесточайшим образом отомстят не только ему, но и всему взводу. Но случилось чудо: помкомвзвода послал двух солдат в соседнее село за водкой, и после отбоя каждый, во взводе бегал в каптерку, где сержанты разливали водку по алюминиевым кружкам и все поздравляли Давида с публикацией, закусывая прихваченным с ужина хлебом...

А первый роман, отчаянный, писавшийся четыре года?.. Отстаивать его собралось человек двадцать, но среди них не было ни одного еврея...

Давид написал об этом рассказ, послал его в еврейскую газету - там обиделись на него и больше Давида не печатали... В другой газете он опубликовал статью, в которой объяснял вспышку антисемитизма в России ненавистью к евреям-олигархам... В редакцию повалили письма, в которых Давида называли антисемитом. Давид стал присматриваться к окружавшей его комьюнити. Америка приветствовала выбравшихся из Союза эмигрантов, обеспечивала молодых работой, стариков - прожиточным минимумом, крышей, лекарствами. Но многие хитрили, мошенничали, жульничали, но говорили при этом не о себе, а о российских олигархах - в том смысле, что на первой стадии капитализма любые средства хороши, а честность, порядочность... Все это фикция, выдумки...

7

У Давида был приятель, близкий ему человек, математик из Ленинграда. Как-то, когда он остался один, приятель зашел к нему со своей женой - крупный, рослый, с бородой от плеча до плеча (Давид по сравнению с ним выглядел маленьким горбоносым хлюпиком), жена была подстать ему - полноватая, с темно-карими глазами, подернутыми поволокой.

Они зашли к нему, прочитав его статью.

- Написано здорово, но я с тобой не согласен... Тот олигарх, о котором ты пишешь, содержит два монастыря, отвалил на строительство храма Христа Спасителя миллионы долларов...

- Он загреб сотни миллионов, торгуя нефтью и алюминием... К тому же он еще и крестился. А монастыри, храм... Все это создает ему популярность среди русских...

Они пили чай, но спор все более разгорался. У Игоря щеки порозовели, в зрачках вспыхнул ожесточенный, упрямый блеск.

- Что вы ссоритесь, задираете друг друга, как мальчишки!.. - вскипела Бэла. - Вы оба любите свой народ, считаете его своим!..

Но напрасно пыталась она примирить их. Давид, прощаясь, произнес:

- В Библии сказано, как в то время, когда Моисей разговаривал с Богом на горе Синай, Аарон соорудил внизу золотого тельца, и евреи ликовали - он заменил им сурового Бога... Моисей, спустившись с горы Синай, в негодовании разбил скрижали, собрал левитов и велел тех, кто ликовал вокруг золотого тельца, убить... И левиты убили около трех тысяч... Если бы им попались российские олигархи, они бы снесли им головы...

Игорь и Бэла промолчали. Дети их занялись доходным бизнесом, купили дом, отдали сыновей в частную школу... Видно, приняли они слова Давида на свой счет

8

Мираж...

Россия... Америка... Еврейство...

Все было, как в пустыне, среди песков...

9

Они приняли слова Давида на свой счет, но - какие же были они олигархи?.. Игорь с утра до ночи работал в основанной детьми фирме, Бэла хозяйничала по дому, нянчила внучат... Давид позвонил им, извинился, в ответ они пригласили его во Флориду - отдохнуть, полюбоваться морем... Он отказался. Он начал повесть из давних времен - о хрупкой, романтичной, юношеской любви - к Тане, к России...

10

По утрам, как всегда, он садился за "Эрику".

Таня ему иногда писала, у нее умерла мать, она звала Давида приехать... Но он не мог. Когда-то русские интеллигенты писали обращения, послания к царю и правительству, протестуя против антисемитизма: считалось, что быть антисемитом - то же, что выпачкаться в гнусной вонючей грязи... Теперь такие обращения подписывали одни евреи. Антисемитизм вытолкнул Давида из этой страны, он обжегся на нем, ему не хватало воздуха, чтобы дышать полной грудью, как в комнате, которую давно не проветривали, не открывали ни окон, ни даже форточки...