Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2005)

— О милые улики, куда мне спрятать вас, — самым своим бархатным тембром исполнил Евгений, ощущая всю меру удовольствия от вовремя и к месту припомнившихся строк.

— Что это? — Анна распрямилась и шагнула к Евгению. — Неужели и это — я?

Он взял из ее рук пучок гвоздик, отбросил их на сундук... Приобнял тело. Оно, именно оно сказало, что нет никакого мужа... Что оно ждет...

Что она ни о каком постановлении не знает...

Аппетит насытить нетрудно. Пища — да она всюду, умей только взять. В самое голодное время с этим у Евгения не было никаких проблем. Любопытствовал только, до какого момента сохраняется контроль... Когда перестает иметь значение то, чем, то есть кем насыщаешься... На фронте и то... совсем уж цинично...

Марина... Пожалуй, лишь с ней он помнил и чувствовал, что это именно она — ее тело с ее душой дают ему наслаждение... Ее глубина и его высота...

А с Анной? С ней — накрывает волна женственности, и ты уже отключаешься, ты — в бесконечном океане... Нирвана... Доберешься ли до берега? А, все равно...

Но как-то выплываешь...

— ...Проводите меня?

Евгений бы выпил сейчас чаю, но ему не хотелось ни хлопотать самому, ни наблюдать бытовую неумелость Анны, а главное — на улице все же легче известить о том постановлении... В разомкнутом пространстве можно постараться, чтобы ее и его беспомощности не умножили друг друга...

Смотрел, как она одевается... Несуетливо, продолжая отдаваться...

Сперва бусы, те самые, из коралловых бочонков. Что рассыпались на Ордынке. Собрала, значит...

Потом ловко застегивает узкие браслеты, потом синее шелковое платье стекает с задранных рук на полные плечи, задерживается на высокой груди, по бедрам добирается до щиколоток...

Потом Анна начинает искать... Что потеряла? Заглядывает под подушку, встряхивает одеяло... Спокойно, безразлично к результату. И, заметив его сытый, любующийся ею взгляд, застывает на секунду в скульптурной позе, зажав в руке что-то коричневое, похожее на юркую змейку:

— Если вдуматься, одного чулка мало.

Даже в глазах не промелькнуло улыбки. И молча, не сгибая прямой спины, нашаривает босой ногой лодочки на высоком каблуке.

Она когда-нибудь болтает просто так? Ни о чем... И ни для чего...

Впрочем, женщины отдыхают по-другому. А праздные разговоры, любые, в основном предназначены для того, чтобы обманывать. Не только других, но и себя. Забалтывать неясность, тревогу, беду...

— Вы читали газеты? — все-таки не удержался Евгений.

— Газеты? Глотатели пустот — читатели газет... — Глаза Анны, зелено-карие глаза осторожной рыси, посмотрели на потолок. Зафиксировав красноречивый взгляд, понятный каждому, кто, узнав о том, что посадили его знакомого, не задавал наивного вопроса “за что?”, она стремительно вышла из своей комнаты.

На улице Анна взяла Евгения под руку. Не вцепилась, а направила — налево, в сторону Невского, не обратив внимания на газетный стенд.

Может, так и надо? Пусть подольше ничего не знает, малодушно подумал Евгений, но его пальцы уже гладили маленькую руку, просунутую в его локтевой сгиб, а ноги... Он остановился.

— Прочитайте... — тусклым голосом попросил он, держа Анну за запястье. Как врач.

Ее пульс не переменился. Она только резко расправила плечи, вскинула голову и пригладила волосы. У взлетевшей руки был какой-то больной излом.

Умеет держать удар или еще не поняла, что это значит? Именно для нее...

— Вот и разъяснилось. — Анна быстро зашагала прочь от этого места. Метнулась в противоположную от Невского сторону. Молча.

Не говорит — и не надо, пусть, решил сперва Евгений.

Ступив на мостовую, Анна зажмурилась, вместо того чтобы — как положено — посмотреть налево, и испуганно прошептала:

— Теперь можно идти?

— Можно. — Евгений сжал у локтя ее легкую висящую руку и сделал два нешироких, подлаживающихся шага по проезжей части.

Анна не сдвинулась с места.

— А теперь?! — вдруг закричала она высоким, страшным фальцетом.

Посмотрев искоса на раненое лицо, Евгений понял: надо помогать. Он обхватил ее за талию и решительно потащил обмякшее, покорное тело через пустой Литейный. Если бы так же просто можно было расправиться и с постановлением... Перепрыгнуть на другую сторону, пока оно не разлилось по всей ее жизни...

— Что разъяснилось? — всего-то и спросил он, когда Анна притопнула ногой, чтобы вернуть на место чуть не свалившуюся черную лодочку.

Она усмехнулась, и потек рассказ в ритме неторопливого, равномерного шага:

— Утром я пришла в Союз за лимитом. В коридоре встретила Зою Никитину. Она посмотрела на меня заплаканными глазами, быстро поздоровалась и вильнула в сторону. Я думаю: бедняга, опять у нее какое-то несчастье. А ведь на фронте убили одного сына, и совсем недавно приятель-подросток случайно застрелил другого. Сама отсидела... Потом от меня шарахнулся сын Прокофьева. Вот, думаю, невежа... Прихожу в комнату, где выдают лимит, и воочию вижу эпидемию гриппа: все барышни сморкаются, у всех красные глаза. — Даже от такой небыстрой ходьбы ее дыхание сбилось, она остановилась, помолчала минуту и, передохнув, снова двинулась. — Возвращаюсь домой. А по другой стороне Шпалерной — Миша Зощенко. Мы с ним, конечно, всю жизнь знакомы, но дружны никогда не были. Так, раскланивались издали. А тут он бежит ко мне. Чуть под машину не угодил. Поцеловал обе руки и спрашивает: “Ну что же теперь, Анна Андреевна? Терпеть?” Я слышала вполуха, что дома у него какая-то неурядица. Отвечаю: “Терпеть, Мишенька, терпеть!” И проследовала...

“Эта не пропадет!” — прямо как красноармейцы из девятнадцатого года, подумал Евгений, когда без сна лежал на нижней полке купейного вагона в “Красной стреле”.

14

— Маруська, да не гони ты так! — с напряжением, но совсем не сердито попросил молодой любовник. — Боишься, что мужик твой вернется?

Парень лежал на спине. Он не успел снять потную сатиновую косоворотку, галифе запутались где-то в ногах... Так что вся инициатива — у женщины.

— Может, и припрется. Тогда — убьет! — замерев в воздухе, прошептала девица. Потом резко опустилась, тоненько вскрикнув: — А-а! — И осипшим голосом победно добавила: — Ну и пусть! Умру — любя!

— Погоди умирать-то! — деловито потребовал партнер.

Пока он сползал с дивана, Маруся ловко встала на коленки и выставила ему навстречу свою толстую, румяную попу...