Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2004)

вдруг обрывал случайно тонкую нить стиха.

Да, не могу понять я — кто ты и что с тобой,

Ангел меняет платье в вечности голубой.

Старая ткань слиняла — легкий покров души.

Помнишь, как я меняла жизнь на твои гроши?

Стало тепло на свете, ландыши расцвели,

плачут тихонько дети в разных концах земли.

См. также — о поэзии Кековой: Ирина Василькова, “Как нам вылечить птиц, отказавшихся петь?” — “Новый мир”, 2004, № 3.

Кирилл Кобрин. Прошлым летом в Мариенбаде. Рассказ. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 7 .

Изящное, маленькое и грустное произведение о Кафке.

“<���…> И тут в конце аллеи он увидел жену. Она быстро шла, почти бежала, ее длинное костистое лицо выражало смятение, крайнюю степень тревоги, большой рот перекошен от какого-то страшного слова, которое она должна произнести, он немного перепугался, двинулся ей навстречу, ее некрасивое лицо, нелепая фигура вдруг вызвали у него забытую волну жалости и нежности, он схватил ее за руку, которая крепко сжимала растрепанную газету, Боже мой, дорогая, Фелиция, что случилось? что с тобой? Она посмотрела на него испуганными глазами и сказала: „Франц, война””.

См. также: Олег Захаров, “Поставить точку в „Процессе”” — “Урал”, Екатеринбург, 2004, № 7 .

А. Кобринский. Разговор через мертвое пространство. (Александр Добролюбов в конце 1930-х — начале 1940-х годов). — “Вопросы литературы”, 2004, № 4, июль — август.

Интереснейший подбор материалов, посвященных легендарной фигуре Александра Михайловича Добролюбова — одного из основоположников русского декаданса и символизма. Здесь же публикуются воспоминания умершего в начале этого года племянника поэта и странника — Глеба Евгеньевича Святловского, письма Добролюбова родным, Надежде Брюсовой, Вересаеву и Пастернаку. Кобринский проделал колоссальную работу, уточнил и поправил многое в предыдущих исследованиях; а главное, воссоздал, воскресил причудливую и своеобычную личность человека, ставшего мифом еще при жизни. Ушедший “от мира”, но иногда возвращающийся в него забытый всеми литератор, его отшельническая кончина в 1945-м, его странные письма и сочинения последних лет, наконец, его просьбы печатать все это под псевдонимом, а то и “поручить, кому приписать мои стихи себе”, навели меня на мысль, что перед нами — сюжет для неожиданного и поучительного художественного произведения, романа или повести. Может быть, однажды кто-то и возьмется.

Олег Лекманов. “Что же пишут в газетах?” Смерть Иосифа Бродского в зеркале московской прессы. — “Новое литературное обозрение”, 2004, № 3 (67) .

Обзор Лекманова завершает блок материалов под общей рубрикой “В музее нового классика: концептуализация экспонатов”. Поэт как одинокий турист, Пушкин — Бродский — Жолковский, языковая рефлексия и лингвистическое мифотворчество и тому подобные исследования через восемь лет после смерти героя. Й. Кюст (составитель и автор), С. Турома , Д. Б. Платт и Ш. Хайров. Против них маленькое, двухстраничное сообщение О. Л. смотрится несколько сиротливо. Но зато — оно показательно.

“<���…> VI. Подводя общие итоги, попробуем в заключение наметить основные пункты типовой статьи памяти Иосифа Бродского в московской газете: Бродский гениальный поэт — он ученик Ахматовой — он был сослан — он был выслан — он получил Нобелевскую премию — Бродский как Пушкин — он солнце русской поэзии — а я его знал (несколько раз видел, видел по телевизору, видел его фотографию) — и лучше понимаю его, чем все остальные обыватели”.

Помнится мне, что статья Бориса Кузьминского на первой полосе “Сегодня” была сугубо вне рядов и штампов. Жаль, что Лекманов не рассмотрел редкое нетиповое .

А вот интересно: сделают ли обзор московских газет, писавших о присуждении Бродскому Нобелевской премии? Какой материал пропадает: интервью Чингиза Айтматова (поставившего И. Б. в ряд с Вознесенским и Рождественским), “разоблачение” П. Горелова в “Комсомолке” (“Мне нечего сказать…”). Тут мне опять же вспоминается, как убивался работающий тогда в органе ЦК ВЛКСМ (и сам — талантливый поэт) Андрей Амлинский. Сие ведь — история. И не только литературы.

Лев Лифшиц. Древний Псков и его искусство. — “Наше наследие”, 2003, № 67-68.

С некоторых пор на изумительные иллюстрации в этом журнале (фотографии внутреннего убранства храмов), каждый номер которого, на мой взгляд, — событие в издательско-журнальном искусстве, я смотрю через призму моего впечатления от подвижнической работы фотохудожника Юрия Холдина. Десять лет он фотографировал фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре и к 500-летию этих фресок создал альбом, рассматривая который понимаешь: состоялось приближение к тайне адекватной передачи впечатления, к расширению границ зрительного восприятия. И первое здесь то, что качественные съемки в храмах всегда велись и ведутся ночью, при искусственном освещении; и только Холдин научился снимать прохождение света днем. А это совсем другой эффект. Это не просто красиво.

Неизвестный Паустовский. — “Мир Паустовского”. Культурно-просветительский и литературно-художественный журнал. 2004, № 21.

“Неизвестный Паустовский” — это повесть “Снежный барс” , обнаруженная в архивах Вадима Константиновича Паустовского и представляющая собой написанный в жанре путевых заметок отчет об экспедиции на Памир в начале 30-х годов.

“<���…> Через час после того, как мы вышли на ледник, заплакал первый таджик-носильщик. Он полз на четвереньках, слезы текли по его ассирийской бороде и застывали мутными ледяными шариками. Он полз за нами и тихо скулил, — обратного пути ему не было. Мы преодолевали горную болезнь и смеялись, вспоминая рассказы о том, как слоны плачут и падают в обморок при виде мышонка величиной с наперсток. Сумерки застали нас среди льдов, у черных скал. Мы разбили палатку. Бензиновый примус гудел и взрывался, почти не давая тепла”. Какой романтизм, какая поэзия.

В этой же рубрике публикуется фонограмма выступления Паустовского в МЭИ весной 1963 года (одно из последних публичных выступлений писателя). Бесценную запись (в публикации она названа “Вы спрашиваете меня…”) в течение 20 лет хранил звукооператор МЭИ Г. М. Сердобов, который и подарил ее музею Паустовского. Речь шла обо всем и обо всех — и о себе, и о Бунине, и о Бабеле, и о Солженицыне.