Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2007)

незримая мама дает указания Маше,

моющей раму, поскольку Маша мыла раму в проеме,

а мама любила Машу как никто в этом мире и доме.

Машу тоже звали Марией. Как ту, перед которой

Ангел с цветущей ветвью стоял, возглашая:

“Радуйся, благодатная! Бог с тобою! До скорой

встречи”. Сухая акация. Шумная стая

грает и метит асфальт известковым пометом.

Ангел стучится к Деве. Она вопрошает: “Кто там?”

Ей отвечает церковный хор и звон с колоколен,

и смеется Младенец: “Разве ты Меня не узнала?

Ну и что, что Я еще не родился, уж Я-то волен

родиться когда захочу, Отцу сопрестолен.

Се — стою и стучу. Как карандашик внутри пенала!”

4. Воскресение Христово (мироносицы у гроба). Палех, начало XIX века

К пустому колодцу люди за водой не идут,

согласно народной мудрости. Но я оказался тут,

у провала, где зачерпнуть можно только одно:

лязг пустого ведра, ударившегося о дно.

Этого мне и надобно, чтоб по замершим губам

легко струилось ничто с небытием пополам,

ибо душа, в отличие от потока, должна

знать название моря, куда впадает она,

в отчаянье — для начала, двигаясь под уклон

в тесном скалистом русле, не встречая особых препон,

отражая фигуры женщин, которые скорбно несут

наполненный ароматами драгоценный сосуд.

Я знаю, они повстречают двух крылатых мужей,

чьи перья грозно сверкают, как лезвия ножей,

и ослепляющий свет им просияет в ответ

на безмолвный вопрос: “Не ищите, Его здесь нет!

Видите плат на камне и гробныя пелены,

величьем Его отсутствия как елеем напоены?

Камень в полночь отвален, и пещера пуста.

Так почему ты печален, не нашедший Христа?”

5. Иоанн Богослов в молчании. ХIХ век. Суздальские письма

Слово было в начале. О том, что случилось потом,

было сказано много. Сияет свет среди тьмы,

и тьма не объяла его. Глина ложится пластом,

сверху глины — земля, в которую ляжем мы.

Отсюда любовь к земле и ее гробам.

Плюс невечерний свет, и в его луче

упрямый старец, прижавший палец к губам,

над раскрытой книгой, с ангелом на плече.

* *

*

М. Г.

Не лягу спать в одном шатре

с тобой, Юдифь. Мои войска

(мечи в руках — в глазах тоска)

построились в каре.

Плевать. Я заведу в квадрат

твою страну, ее жильцов,

прах прадедов, тела отцов,

ошметки плоти — всех подряд,

мочащихся к стене,

я завлеку к себе в шатер

всю чистоту твоих сестер:

теперь она в цене.

Пускай растут в утробах их

мои солдаты. Пусть в живых

останутся они.

Пускай издохнут в родовых

мученьях матери. Взгляни,

их нет. Разрой своим мечом

песок. Не думай ни о чем.

Ложись со мной. Усни.

Но молча, в раме золотой,

ты катишь по траве пятой

подобие мяча,

лицом к толпе, склоняясь вбок,

под тканью выпятив лобок

и груди. Солнце из-за туч

шлет утренний багровый луч

на лезвие меча.

* *

*

Колокола звенят. Ликуют детские голоса.

Это ночь Рождества в соборе Святого Петра.

Повторяя форму купола, прогибаются небеса.

Мир лучше, чем был вчера.

Пастушки и ангелы, три восточных мага-царя,

Святое Семейство, пара овец и коров

занимают место под елками — ни свет ни заря.

Этой ночью несколько ужасающих катастроф

случится в языческом мире, где церковного календаря

днем с огнем не сыскать. Посрамленье чужих богов.

“Дети разных народов, мы мечтою о мире живем”.

Дети разных народов несут Святые Дары.

Благодать над покрытой снегом, пеплом, жнивьем

землей. Но взгляд из Черной Дыры

не слишком ласков. Дряхлый понтифик ребром

ладони благословляет скопление детворы.

Я помню, он был молодым. Иисусе, что делать ему

с иссохшим, скрюченным телом, как одолеть

сопротивление мышц, дрожанье, дышать в дыму

ароматных кадильниц? Славословье, как плеть,

рассекает собор. Дом молитвы. В этом дому

слишком много величия, чтобы кого-то жалеть.

Бары открыты всю ночь. После церкви заглянем в бар.

“Счастливого Рождества”, — слышно со всех сторон.

В баре не слишком людно. Сейчас миллионы пар

после пьянки и секса, проваливаясь в сон,

смотрят в экран на понтифика — слишком стар

(мы никогда не будем такими, как он).

Сендеров Валерий Анатольевич — математик, публицист, педагог. Выпускник МФТИ (1970). В гуманитарной области выступает со статьями по культурфилософии, истории, социальным наукам. Автор и сотрудник журнала “Посев”. Постоянный автор “Нового мира”; лауреат премии нашего журнала за 2005 год.

Три года назад я написал статью о книге английского политолога Джона Грея “Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате современности”1. Тематика этого примечательного сборника статей шире его — довольно условного — заголовка: речь в нем идет не только о самбом “просвещенческо-энциклопедическом проекте” (крах которого сегодня достаточно очевиден). Внимание аналитика сосредоточено на всем комплексе новоевропейских идей, в том числе еще недавно “проекту” противостоявших. И относящиеся к неоконсерватизму выводы автора крайне пессимистичны.

Для сегодняшней России эта тема чрезвычайно существенна. В нашей стране всегда был и остается важным выбор влиятельной частью общества какой-либо доминантной, глобальной идеи. Дурно ли это, хорошо ли — но это так. Сегодня прогрессистские идеи потерпели крах, и реальная борьба за влияние и престиж ведется в лагере правых, консервативных идеологий.

Что означают выделенные слова сейчас, к чему приведет нас российский неоконсерватизм завтра?

Первая из публикуемых статей посвящена немецкой “консервативной революции” 20—30-х годов. Именно немецкий консерватизм (а не рассматриваемые, в основном, Греем англосаксонские его модели) всегда был типологически родственен российскому. Давно законченную, закрытую историей (но искусственно возрождаемую сегодня) грустную тему консервативной революции в Германии мы и постарались рассмотреть.