Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2007)

Мечтать о том, что умру во сне безболезненно и тихо, лежа в своей постели. И не будет варианта с реанимацией, кучей мечущихся людей в зеленых халатах, которые напоследок опробуют на мне какие-нибудь страшные методики. А потом накинут простынку и дадут команду пьяненькому санитару отвезти в морг. В морге холодно и скучно. Пахнет внутренностями и смертью.

Поэтому я мечтаю назад. Почему нельзя мечтать о сбывшихся мечтах? Это не воспоминания, а именно мечты. Они не повторятся больше никогда. В одну реку нельзя…

Я мечтаю о том, как я встретил тебя. На тебе был синий спортивный костюм и белые кроссовки. Ты пришла заниматься в наш чугунный зал. Я увидел твое лицо и глаза и сказал: это моя жена. И женился на тебе, последовательно доказав, что лучше меня ты в Саратове и окрестностях всего земного шара не найдешь. Несмотря на то что у меня уже есть семья и дети. Так оно и получилось. Лучшего ты не нашла. Спасибо тебе.

Я мечтаю о нашей свадьбе. Когда мы вдвоем приехали на моем черном “мерседесе” в загс. На тебе было очень красивое платье, а в руках — ветка лилий. Я помню, как ты коротко облегченно вздохнула, когда я поставил свою подпись в каком-то загсовском фолианте.

Я мечтаю о нашем венчании в церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Церковь была на реставрации, и венчание проходило среди лесов и каких-то стройматериалов.

Еще я мечтаю о счастливой поездке в Египет. Ты была уже на шестом месяце, но это не снижало наших темпов изучения друг друга. Я думаю, прислуга это просекла и стала из покрывал лепить гусей и другую живность.

Я вспомнил мечту о том, как в белое летнее утро, часа в четыре, в окно ударила сорока. И я сказал: сегодня тебя увезут рожать. Увезли через два часа. Родилась дочь. Теперь она рядом.

Я мечтаю о Крыме, который мы изъездили вдоль и поперек. О тесноте на массандровском пляже, о невкусном местном винограде, о медленных прогулках по набережной Ялты.

Очень сильно мечтаю об Испании, где я понял, что уже болен, потому что стал уставать больше, чем обычно. Мечтаю о том, как мы строили планы уехать куда-нибудь в район Барселоны. Могли бы уехать. Но эта болезнь…

И я мечтаю и мечтаю назад. Звучит по-русски странно. Но мне все равно. Мечты — это место, где я один и только Бог или его заместители видят, чем я занимаюсь. Им смешно, конечно. А мне спокойно и грустно.

Любить

Я любил отца то короткое время, когда он увлеченно-сосредоточенно налаживал снасти, приготавливал прикормку, насаживал наживку и забрасывал удочки. В это время лицо его было свободным, мягким, азартно-сосредоточенным. Я помогал ему. Мы переговаривались по делу. Я разматывал леску, возился с прикормкой. Поплавки, сделанные из пера гуся, медленно покачивались на коричнево-мутной воде пруда.

Потом отец доставал бутылку крепленого вина. С этого момента лицо его каменело, становилось каким-то озлобленным и неприятно красным. Он что-то делал с удочками. Перебрасывал их, менял наживку. Пьянел он быстро. Мне, тринадцатилетнему пацану, он становился безразличен. Хотя я и опасался его. Мы не разговаривали. Он понимал, что во мне сидит нечто, отвергающее его в этот момент, и поэтому он не трогал меня. Я бродил вдоль пруда. Бросал камни в лягушек или просто забрасывал удочку где попало.

Потом мы собирали рыбу в старый, пропахший рыбьими спинами рюкзак. Укладывали снасти. Я бросал рюкзак под ноги в коляске “ижака”, и мы ехали домой. На колдобинах и ямах проселка меня растрясывало до такой степени, что начинал болеть правый бок. Я терпел.

Дома, как обычно, начиналась война. Когда-то любившие друг друга люди пытались отстоять что-то свое. Кричит отец. Причитает мать. Отец пил постоянно, поэтому проигрывал в этой войне. Формально. Всему миру, а не только матери и мне. Тем не менее к ночи он напивался еще сильнее.

Странно, но я никогда не терял чувства защищенности. Даже в такие моменты. Я твердо знал: у меня есть отец, мать. Они защитят меня. Они пожалеют меня. Я любил их обоих. Но пьяного отца я ненавидел. Ненавидел, и все. Я ложился, старался дождаться, когда это кончится. И еще я ждал, когда они утром уйдут на работу. И я останусь один. И мне не будет страшно. Мне будет весело и спокойно. Потому что у меня есть отец и мать. И я их люблю.

Чоппер

Я почти купил его, увидев в магазине своего друга Миши. Чоппер, вернее, “чоппероид” “хонда шедоу”. Магазин был мебельный, а Миша выкатил мотоцикл среди диванов и столиков и, отмытого, поставил на видное место. Впечатление — убойное. Я сразу сел за руль и не моргнув глазом попросил завести двигатель. Обалдевший от наглости и напора продавец промычал, что для того, чтобы завести мотор, надо выкатить мотоцикл из магазина, а возможности пока нет. Это меня не расстроило. Я тут же позвонил Мише, он назвал цену, по-дружески упав на несколько сотен долларов.

Я помчался за женой, чтобы показать ей игрушку.

Приехали. Я снова сел за руль:

— Ну и как?

— Да… игрушка классная… Но ты крупноват для нее. Да и вид у нее неагрессивный.

Я тогда весил под сотню, а эта “хонда” имела всего лишь шестисотпятидесятикубовый двигатель.

Так что слова жены были похожи на правду.

С той поры я заболел идеей покупки тяжелого мотоцикла. Не нового, конечно, но обязательно тяжелого, с полуторалитровым мотором и длиной под два с половиной метра. А уж сколько весила эта штуковина… И стоила…

Я обзвонил Москву, Самару. Побывал в местном байкерском клубе. Впечатление эти ребята произвели скучное — ездили на перелицованных, текущих маслом изо всех щелей “Уралах”. Тертые черные куртки и молчаливость — общий стиль.

Потом я купил каталог мотоциклов. Там было все. Начиная от двухсотпятидесятикубовых задохликов, заканчивая дорожными крейсерами, которые и мотоциклами назвать трудно.

Каталог хранился в первом верхнем ящике стола, и я периодически доставал толстенный глянец и подыскивал себе машину.

Время проходило. Все как-то не было денег. Потом появились всякие заботы, и журнал из стола исчез. Как исчезла идея покупки чоппера.

Я стал весить едва ли не семьдесят килограммов после реанимации. К тому же был изрезан вдоль и поперек. Какой, на фиг, мотоцикл! Машины и те все продал, пока в Москве лечился. Болезнь такая дорогая попалась…

Дремлю. Вернее, пытаюсь дремать через боль. Из сеней крик тещи:

— Игорь! Не спишь?

Бодрым голосом:

— Не-а!

— Помоги сжечь траву, а остальную я пока пособираю.