Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2007)

Шаги

Первое, что делает эта болезнь после появления страха, вернее, ужаса, истерик всяких, — уничтожает желание жить. Вернее, не жить, а быть. Появляется тупое равнодушие в отношении того, что тебя скоро не станет. В большей степени волнуют мысли о предстоящих мучениях. Прошедшие мучения как-то забываются. А может быть, просто не можешь и не хочешь вспоминать о них. А вот желание жить постепенно уходит куда-то, исчезает из поля зрения. Наверное, эти страшные клетки вырабатывают какое-то вещество, действующее на сознание. И сознание постепенно изменяется. Становится покорным и безучастным.

При всем при том резко обостряются чувства. Любовь становится мучительно напряженной, причем это касается всех ее сфер. Не люблю слова “секс” или словосочетания “половые отношения”. В русском языке нет эквивалента этим дурацким словам. Любовь, и все тут. Почему-то не получается стать неряхой. Какая-то сила заставляет держать свое тело в чистоте. Носимая одежда меняется чаще, чем обычно. Рефлекс, видимо. Душа боится отлететь, когда тело и одежда будут нечисты. А уж бреешься с такой тщательностью, что шкура еле терпит. Не замечал этого раньше.

Дети? Они уже воспринимаются как самостоятельные существа. Как взрослые. Потому что понимаешь, что дальше их ждет более жесткая, менее щадящая жизнь и постоянное чувство ущербности. Поэтому к детям нет жалости, есть понимание их проблем. Насущных и будущих. Дети как-то отдаляются. Будто исчезают в какой-то дымке.

Неожиданно близкой становится мама. Хочется чаще видеть ее. Слушать, что она говорит. Хотя что она скажет? Будет пытаться подбадривать неумело, еще больше усугубляя чувство безысходности. Самое лучшее — когда она просто находится где-то рядом. Иначе можно заговорить о чем-то и впасть неожиданно в истерику. На фиг надо.

Еда, автомобили, друзья, книги выглядят уже как декорации. Они нужны, но необязательны. Есть не хочется. Мысли об автомобилях потеряли свой азарт. Книги надо читать. А это уже работа…

О работе не вспоминается вообще. А если вспоминается, то, кроме страха, ничего это не дает. Работать вообще невозможно. В обыденном смысле. Я как дерево с подгнившим и больным корнем. Толкни — упадет. Какая там работа.

Приезжающие изредка друзья здоровы, торопливы. Их внутренний заряд мощен и опасен для меня. Моя маленькая планетка всасывается их солнцами и пропадает там. И нет меня, нет. Поэтому, когда друзья уезжают, я долго прихожу в себя. Лежу просто. Иногда плачу беззвучно от бессильной зависти и ненависти к себе.

Длинность, долгота, продолжительность болезни не переносится друзьями вообще. Они умеют терпеть неделю, две. Год, а тем более два терпения — для них субстанция непонятная. Они помогают, конечно. Я благодарен им. Но скоро я им надоем. Я это ясно вижу. Это как в бизнесе — человек должен быть в наличии. Иными словами, должен быть адекватен их поворотам и маневрам. Не успеваешь — твое дело. А я не успеваю. Да и мой авторитет уже не держится ни на чем. Скоро просто переведут в разряд убогих и забудут. Это естественно. Я не виню их. Я им только благодарен.

Мысли о борьбе за себя просто не возникают. Надо мыслить, контачить с врачами, читать что-то о недуге. Но я сам врач. Да и видел я, как работает наша медицина. Какие-то дурачки говорят об аутотренинге, о настрое на лучшее. Я бы поговорил на эту тему с подобным себе, а не с существом с другой планеты.

Самое противное, что я не держу никакой физической нагрузки. Раньше из любых ям выползал с ее помощью. А сейчас… Делать что-то через силу уже пробовал. Провал полный.

Понимаю, что нахожусь в каком-то промежутке. Еще не там, но уже и не здесь. Неприятное ощущение. И какое-то отвращение к наркоте всякой. Мозг не хочет меня прятать. Или не мозг? Наверное, не мозг. Ни при чем он тут. Вероятнее всего, не хочет этого именно Тот, кто заставляет меня переносить это. Или, вернее, дарит возможность переносить все это. Именно Он отвращает душу от дурмана. А я, балбес такой, так долго не был в Храме. Там я не получу спасения. Я не получу облегчения. Я приобрету понимание. И мне этого достанет.

Блонди

Вот мы и в Питере. Так можно было бы подумать. Но я думал только об одном: как и где выпить таблетку обезболивающего. Самолет дурацкий. Пять часов лету. Все режимы нарушены. Все болит. Жена нашла таблетку, воду. Разжевал меловую горечь, запил.

Нас встречали Сергей и Аня. Я был знаком с ними по сайту, где торчал уже не один год. И подружились мы на сайте. Вернее, не подружились, а не испытывали чувства неприязни друг к другу. На литературном сайте невозможно подружиться. А прилетел я по приглашению совсем других людей читать стихи в клубе “Платформа”. Ровно за день до перелета почувствовал себя дико плохо. Ползал буквально. Но как-то собрался — и вот мы в Питере.

Ребята быстро, не давая притронуться к сумкам, посадили нас в малюсенькую Анину машинку, и мы поехали. Я глючил конкретно. Но тем не менее рассмотрел водителя. Молодая, живая, неназойливая. Очень привлекательная.

Привычки старого кота неистребимы. Еще обратил внимание на необычный, почти что сливовый цвет глаз. И легкую, пикантную косинку. Линзы, наверное. А может, и не было косинки. Так, померещилось.

На передней панели машины лежала смешная матерчатая лохматая собачка.

— Она хорошая, — сказал я. — Милое животное.

— Угу, она мне тоже нравится, — следя за дорогой, ответила Аня.

Машину она вела хорошо, аккуратно и внимательно. Неистерично. Успокаивающе.

Сложно говорить о том, как прошел остаток дня. Мне надо было подготовиться к выступлению, которое совпало с днем приезда. Как-то подготовился.

В “Платформе” встретился со знакомыми по инету людьми. Все отрывисто было и нервно. Это я сам дергался перед выступлением. Хотя раньше этого никогда не замечал за собой. Но сейчас я был совсем без сил и держался только на кофе и сигаретах. Нормальная диета. Эх-х…

Остальное — как обычно. Проорался в микрофон, подписал книжки. И практически отрубился. Поехали домой к Оле. Она любезно предоставила свое обиталище для нас. Когда подъехали к дому, жена и Оля побежали в “Пятерочку” за продуктами. Я молчал. Аня молчала. Потом придвинулась ко мне, устроила голову на моем плече и взяла меня за руку. Она устала. Может быть, не меньше, чем я. Только в пустоте сознания появилась отчетливая мысль. Аня жалеет меня. Аня пытается прикрыть меня собой, как-то защитить от фатальной внешней угрозы. Я погладил ее волосы. Стало спокойно и умиротворенно.