Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2007)

А понимать нечего было. Олег любил Надю. Она действительно была очень красива. Надя любила Олега. Они доверяли друг другу полностью.

Однажды Олег набрал: “Приезжай в Саратов. Мы тебя ждем”. — “Привет. Кто это „мы”?” — “Я и Надя”. — “Ни фига себе. А Надя как к этому отнесется?” — “Нормально. Она о тебе знает. Тем более, что часто берет мой мобильник, когда свой разрядит. Растяпа она в этом деле”.

После долгой паузы: “Блин, в себя прихожу. А что делать-то будем?” — “Ты же хотела увидеть великого русского. Вот и увидишь. Посидим, поболтаем, по городу погуляем”.

Уже набирая эти легкие тексты, Олег понял, что задумал своеобразный тест. Галя в открытую иногда лепила, что любит его, что он тот мужчина, который… и т. д. Олег злился. Лет эдак … назад он, конечно, сорвался бы и сам улетел на встречу с Галей. Ничто бы не остановило. Денег было — лом. В бывшем доме — полная свобода обмана и пиздежа о встречах с партнерами по вечерам и частых поломках машин (надо было только не забывать сунуть руки под капот и испачкать их маслянистой пылью — смех и позорище в сорок лет!). Сейчас другая жизнь. Настоящая любовь и доверие. Маленькая дочь среди этого. Умная теща. И страшная болезнь.

Встречали Галю вместе. Олег сразу узнал ее. Правда, она была чуть выше и чуть худее, чем на фото, которых в компе Олега было множество. И голос сразу узнал. Инфантильный, но с какой-то неуловимой трещинкой и со смешным западенским акцентом, который, впрочем, сразу исчез после взаимных приветствий. Всем было странно. Олег разрядил обстановку. Он обнял Галю, погладил ее волосы и сказал просто: “Как хорошо, что ты приехала…”

По пути домой Олег показывал город. Одной рукой рулил, а другой размахивал, как прораб на стройке. Надя предусмотрительно усадила Галю на место рядом с водителем. Правильный ход: и вежливый жест, и возможность со стороны наблюдать за происходящим. Она знала о прошлой жизни и прошлых подвигах Олега, поэтому была немного настороже. Не хер расслабляться. Эти мужики…

Олег ездил по улицам, трепался, объяснял Гале, почему эти развалюхи называются достопримечательностями. Обнаглев, как в старое доброе время, когда не было запретов, а были только “платные” проезды под знак и “платные” стоянки в неположенном месте, Олег выкатил на набережную. Галя охнула: “Красиво как… Настоящая Волга… широкая…” Олег буркнул: “Широкая, потому что плотина в Волгограде. Болото стоячее, а не река”. Он слегка кокетничал, потому что у самого перехватывало дыхание при виде открытого пространства, занятого только водой и небом.

Галя слушала, поддакивала, что-то спрашивала. Однако Надю обмануть было невозможно. Она видела, как все чаще Галя смотрит не в окно, а на Олега. Не смотрит, а скорее всматривается коротко. Олег тоже ощущал это. Он понимал, что Галя видит не того, кого привыкла видеть на фотках. Олег болел. Галя примечала все: и желтизну кожи на впалых щеках, и пигментные пятна на висках, которые появились во время химиотерапии, и болезненную гримаску, проскакивающую при поворотах корпусом — боли не отпускали Олега ни на час.

Ей захотелось плакать. Даже не плакать — выть в голос. Накатывала истерика. Галя заметалась на сиденье. “Олег, останови, меня укачало”, — промычала она сквозь зубы. “Щас сделаем”, — и почти сразу припарковался. Слава богу, что в этом доме была подворотня. Галя метнулась в нее и, давясь, стала плакать. Свободно, сотрясаясь всем телом. Она плакала долго. Понимала, что это уже неловко, но остановиться было невозможно. “Тебе помочь?!” — крикнула Надя, открыв заднюю дверцу. “Нет-нет”, — не повернувшись, помахала рукой Галя. Наконец слезы и спазмы кончились. Галя кое-как вытерла потекшие глаза, сопли (откуда столько соплей?! Взрослая же!). Села в машину.

“Бизвините, бебята. Блохо береношу башину…”

“Домой и медленно”,— замкнул ситуацию Олег.

Галя пробыла у них день.

“На вокзал я не попадаю, Галя. Работа. Ок? Все было здорово. Мы рады тебе всегда”. Надя говорила совершенно искренне. Она вообще не врала никогда.

“Олег! Меня на работу кинешь сначала, хорошо?!”— занимаясь рисованием лица, предупредила жена.

“А как же… Ну ладно. А хочешь, шефу позвоню, отпросю?” — неизвестно откуда (дом был большой) прокричал Олег.

“Ну его… Лишнее это. Да и на самом деле запарка у меня, ребята, уж не ругайте меня”, — пищала Надя.

“Запарка, хуярка…” — тихо бормотал Олег. Галя, слушая диалог, улыбалась.

“Ну, пока, дай поцелую на прощанье”. Надя обняла Галю. Они теперь вместе сидели на заднем сиденье. “Ой, Надя, как у вас все хорошо. Я просто балдею, как дура… Не, в самом деле — класс. И девочка — прелесть”. Они поцеловались. У каждой на щеке появилась помадная отметина. “Ну все, улетела… Приезжай еще! Ждем”. Надя выскользнула из машины.

Когда они проехали пару кварталов, Галя попросила: “Останови”. Олег тормознул. Галя мигом перепорхнула на переднее сиденье. “Не надо ехать…” Уверенно зубами стащила перчатки с пальцев. Расстегнула мешающую куртку и обняла Олега, навалившись на него всем телом. Она была легкой и податливой. Она гладила его лицо, губы, затылок. Расстегнула пуговицу рубашки и запустила ледяную руку в такое близкое тепло. Она целовала сухие губы Олега. Щеки, лоб, подбородок, опять губы. Как она плакала… Олег гладил ее волосы, лоб. Он знал, что это должно было случиться. Он просто оцепенел или отключился. Только слышал: “Не умирай, прошу тебя, останься со мной. Ты мой, понимаешь? Ты мой…”

Спасибо

Он пнул, разуваясь в сенях, ботинок. Конечно, не ботинок, а туфлю итальянскую. Остатки былых понтов донашивались медленно, поскольку он никуда не ходил. А одежда, ставшая на три размера ненужнее, вообще висела в шкафу, недовольная и топорщащаяся. Туфля подпрыгнула и встала как раз рядом со сброшенной ранее. “Спасибо”, — машинально выдохнул он. Его мучила одышка. На этом “спасибо” он как-то запнулся. Вернее, сознание отметило что-то необычное.

В самом деле, он стал часто говорить спасибо неодушевленным вещам: удачно закрытому и некапающему крану на кухне, оказавшемуся как раз под рукой переносному телефону, пледу, ловко и уютно укрывшему его с одной попытки.

Это, по-видимому, появилось с тех пор, когда он был в реанимации и сутками испытывал мучения от постоянных болей, терпел неподвижность в диализной палате или, с парой игл в венах, у себя в реанимации, когда часами капали растворы. Это появилось с тех пор, когда бывший друг-врач выкинул его из отделения (по распоряжению начальства, естессно) как бесперспективного больного подыхать где угодно, только не у него.