Юрий Коротков - Виллисы

— А вообще, он ничего… — как бы про себя заметила Ийка.

— Ага…

— А главное — ну оч-чень вежливый! — сказала Нина.

— Не то что другие, — закончила Света.

Юлька схватила подушку, швырнула в нее и навалилась сверху под визг и хохот девчонок.

Ночью, засыпая, она вдруг физически ощутила, что где-то в огромном городе в это самое время думает о ней человек. Она даже смутно представила его комнату и вид из окна…

Юлька не любила, не знала и боялась Москву почти так же, как и восемь лет назад, когда нежданно-негаданно оказалась в училище. Для матери развод не прошел даром: вдруг полезла струпьями кожа со щек, и за неделю лицо превратилось в кусок сырого красного мяса. Она заперлась в доме, боясь показаться перед людьми таким чудищем, а летом ей дали отпуск и отправили в Москву, в медицинский институт — лечиться и сидеть на ученых конференциях, демонстрируя редкую форму нейродермита. Зойка и Катя остались в лагере на три смены, а на Юльку не хватило путевки, к матери пришлось взять ее с собой. Месяц Юлька жила в больнице, помогала нянечкам и на кухне, ночевала то в процедурной, то в кладовке — где позволяли дежурные сестры.

В одной палате с матерью лежала плаксивая издерганная тетка с таким же красным мясным лицом — балерина из Большого, которую выжили из театра на пенсию. Она и посоветовала матери показать Юльку в училище. Сама Юлька о балете не мечтала и вообще не думала, просто потому что не видела. Однако все данные — шаг, подъем, выворотность — у нее действительно оказались на редкость. «Хороший материал», — повторили в училище теткины слова, и Юльку приняли. Много позже Юлька поняла, что для матери это было спасение, подарок судьбы: троих детей она не потянула бы.

До первого сентября было еще далеко, но везти Юльку через всю страну домой, а потом обратно было слишком дорого, и мать оставила ее в интернате дожидаться начала занятий — не предполагая, даже в мыслях не имея, что расстается с ней на все восемь лет. Каждое лето мать пыталась собрать деньги Юльке на билет, и каждый раз денег не хватало, каждый раз Юлька ехала в подмосковный летний лагерь училища.

А тогда, в первую ночь, одна в пустом интернате, Юлька свернулась калачиком под одеялом и тихо заплакала, бездомная, потерянная в глухом дремучем городе… Восемь лет прошло, а это детское ощущение осталось: она жила в бетонном бастионе училища, как в замке посреди заколдованного леса, где на каждом шагу неведомая опасность. Случалось, что неделю не выходила в город, даже в старших классах, когда разрешили увольнения, — жила на третьем этаже, занималась на втором, обедала на первом, гуляла во внутреннем дворе.

А оказывается, достаточно одного человека, чтобы огромный город стал живым…

Оркестр закрывал сцену плотным звуковым занавесом — в зале царила музыка, а на сцене раздавался не слышимый зрителю грохот пуантов, скрип канифоли под туфлями, тяжелое дыхание, короткие фразы, вскрик Светы, неудачно вставшей после прыжка на больную ногу, — шла работа.

Беспечная деревенская девушка Лиза с подружками сбежались в кружок посекретничать. Отвернувшись от зала, Середа болезненно оскалилась, сильно сдавила пальцами бедро.

— Болит? — сочувственно спросила Юлька, переводя дыхание.

— Терпимо…

Они разбежались к партнерам: Света — к Демину, Юлька — к Астахову. Мальчишки встали на колено и посадили их на бедро…

Юлька села чуть глубже, скользнула по влажным лосинам Астахова — и повалилась спиной на пол. Астахов, с искаженным от напряжения лицом, как штангист, рвущий вес, удержал ее за талию — у Юльки чуть голова не отлетела от рывка — и усадил на место.

— Куда ж тебя несет, зар-раза!.. — прошипел он сквозь радужную улыбку в зал.

— А ты чего спишь? Козел колчерукий!

Все произошло в одно мгновение, в зале никто ничего не заметил.

Друзья и подруги убежали за кулисы.

Девчонки, задрав пышные шопеновские пачки, поправляли купальники, переобувались. Рабочие сцены беззастенчиво пялились на них.

— Опять лосины дырявые… Зашить не могут, что ли? — Астахов задумчиво разглядывал дыру на ляжке. — Интересно, из зала видно?

— Кому ты нужен, смотреть на тебя! — огрызнулась Юлька. Она еще не отошла от пережитого на сцене испуга. Вот была бы картина — громыхнуться затылком об пол, растопырив ноги, как баба зимой у колонки. — Уронил — убила бы!

Она сменила пуанты на другие, помягче, с разбитым носком. Вытерла мокрую шею полотенцем. Спустила бретельки перекрутившегося, прилипшего к телу купальника. Демин стоял напротив, смотрел на нее странными, неподвижными глазами. Юлька вскользь глянула на него, оправляя форму, потом подняла голову, улыбнулась удивленно:

— Ты чего, Ген?..

Демин все не отводил глаз, и Юлька вдруг вспыхнула, торопливо прикрыла грудь руками.

— Не выспался, что ли? — грубо спросила она.

Демин наконец отвернулся к сцене.

Медсестра, присев на корточки, замораживала Свете бедро хлорэтилом.

— Быстрее!.. Быстрее!.. — Наталья Сергеевна держала Свету за плечо, чтобы подтолкнуть на сцену. — Все. Пошла!

Началось па-де-де. У Юльки было еще минут семь, она ушла в коридор за кулисами, где стоял монитор на сцену. Света и Демин танцевали коду. Света совсем сдала к концу спектакля, работала вполноги, осторожно, заранее боясь боли. Генка помогал как мог, он был не блестящим солистом, но идеальным партнером.

Из глубины коридора появилась Илья, она успела сбегать в артистический буфет и теперь жевала эклер. Удирающий от приятеля первоклассник едва не врезался в нее. Ленка умело, не глядя, отвесила ему подзатыльник и встала рядом с Юлькой перед монитором. попеременно откусывая от пирожного и облизывая крем с пальцев.

— Твой пришел, — равнодушно сообщила она.

Юлька внимательно смотрела на экран. Не выдержала, спросила не оборачиваясь:

— А ты откуда знаешь?

— Девки видели. Наверху сидит, — Ленка поискала, обо что бы вытереть руки, и вытерла о свою пачку.

— «Подругам» приготовиться к выходу, — послышался голос ведущего из динамиков.

Юлька направилась к сцене. И, стоя за тяжелой кулисой, ощутила уже знакомое: в огромном зале один человек думает о ней и ждет ее выхода.

Юлька со второго класса танцевала в КДС и давно перестала бояться зала. В заигранной до дыр «Тщетной предосторожности», если за кулисами не стоял педагог, они даже развлекались на сцене — скажем, в финале, когда закидывали цветами счастливых влюбленных, можно было влепить бумажным цветком кому-нибудь из своих в лоб и уворачиваться в толпе от жаждущих мести девчонок. Зал казался Юльке со сцены одним бледно-серым, аморфным существом, неделимым на людей.

И вот теперь она вдруг почувствовала, что зажимается, боится одного человека во всем зале. Тотчас разозлилась на себя и решительно шагнула под свет прожекторов…