Уолтер Керн - Мне бы в небо

— Проверяю, Арт. Смотри, вон Хиллари Клинтон, хочет поучаствовать в борьбе за «додж-вайпер». Здесь сплошные боги и легенды.

— Знаешь, кто действительно в городе? Тэтчер.

— Бывший лидер британских тори? Да она здесь живет, Арт. Это ее дом.

— Кстати. На задворках «Хард-Рок» я встретил одного парня, уборщика, который сказал, что может провести меня внутрь за пятьдесят баксов. Может быть, оно того стоит. Я в размышлениях.

— Знаешь, чего я хочу, Арт? Чтобы моя семья была в сборе. В таком месте, которое еще дальше, чем то, где они сейчас, но там они не будут по мне скучать, потому что у них будет океан. Завтра вечером я наберу миллион миль. Я думал, что большую часть потрачу на себя, но на нынешний момент это — билет в один конец в Ирландию, для любого, кто сможет доказать родство со мной.

— Не следует шутить с кровными родственниками.

— В течение последних двадцати секунд я не шутил. Я пытался стать лучше. Триста тысяч — вот и все, что я намерен сохранить.

— Ты неплохой человек. Просто устал.

— Алекс!

Она оборачивается. Со спины похожа на Алекс, но спереди не отличается от своего экранного образа. Женщина, которая спит с сенаторами. Она утверждает, что хочет много детей, но этого не суждено. Моя бывшая тоже так говорила, но не сумела забеременеть, пока не заткнулась и не начала трахаться с мормонами, без всяких там больших надежд. За исключением мысли о том, что мужчины восхитятся ее идеальными ногами.

— Теперь я чувствую таблетки, — говорит Арт. — Ты действительно сидел рядом с ним?

Моя ложь насчет Шварцкопфа. Я знал, что Арт вспомнит.

— Мы обсуждали мое будущее. Этот человек — эмпат. Абсолютный эмпат. Святой Франциск.

— Райан!

Это она. Не Алекс. Линда. Шпионка Морса. На ней фирменный оранжевый свитер — видимо, Линда думает, что он сойдет за шикарный наряд для казино, если украсить его хрустальной брошкой.

Так или иначе, мы целуемся. По крайней мере, с этим покончено.

Пойдем дальше — что бы она ни предложила.

— Привет, я Арт Краск, — говорит Арт. Познай самого себя. Он протягивает Линде широкую ладонь, одинаково загорелую с обеих сторон.

— Приятно познакомиться, — отвечает Линда.

— Взаимно.

Господи, не затеют ли эти двое свою игру.

— Хорошо, что я нашла тебя, Райан. Это не город, а зоопарк. Угадай, кого я, кажется, видела в «Бэлли», в лифте?

Раз, два, три, четыре, пять. Она все равно ответит сама, так что можно подождать.

— Брандо. Видимо, он будет выступать.

— Все будут.

— Можно тебя на пару слов? Отойдем. Извините, Арт.

— Извини, Арт, — говорю я. Это специальная техника — называется «нейролингвистическое отзеркаливание». Повторяй за сильными мира сего, и тоже достигнешь вершин. Копируй их походку, жесты, все на свете. В семидесятые это был настоящий фурор, в девяностые мода вернулась, потом слегка спала, но, несомненно, возникнет вновь.

Мы отходим — впрочем, обстановка не меняется, так что, по-моему, даже не стоило подниматься, эмоционально и физически. Линда, впрочем, становится счастливее, и я за нее рад. Я двумя пальцами пересчитываю таблетки в кармане, и итоги меня удручают.

— Я была права насчет хакеров, Райан. Нам нельзя говорить об этом клиентам, так что не болтай, но кто-то в Испании проник в нашу систему — ФБР говорит, какой-то подросток — и похитил информацию о счетах, номера кредиток…

— Безымянный испанский пацан. Весьма правдоподобно.

— Он переслал информацию по почте своим друзьям, а те — своим, так это распространилось по всему миру и продолжается до сих пор. Мы получаем звонки даже из Китая. Я серьезно.

— Со всех концов света.

— Я не шучу. Поэтому закрой все.

— Я целую неделю этим занимаюсь.

— Райан?

— Да, мэм?

— Ты чем-то накачался. На тебя больно смотреть. Можно сделать так, чтобы это перестало меня раздражать?

Она движется вперед.

— Я собиралась сказать, что нам нужно поесть. Ты, наверное, голоден. Впрочем, это не ты. Не мой друг. Пойду к себе изучать материалы к завтрашнему семинару.

— Не надо. Будь доброй — вот и все. Сожги учебники. Сотри записи с кассет и запиши вместо них песни.

Линда целует меня в щеку — поцелуй жжет, точно горячая спичечная головка, к которым прибегала моя мать, чтобы избавить детей от тика.

— До свиданья, Райан. Сомневаюсь, что у нас еще будут свидания. Скорее всего, я поступлю в школу медсестер, так что, в любом случае, больше не буду сидеть в «Компас клаб». Наверное, я всегда хотела стать медсестрой, но отклонилась от курса. Как и ты.

— А я говорил тебе, кем хочу быть?

— Фолк-гитаристом.

Я сбит с толку. Так необычно.

— Когда это было?

— В июне. Три месяца назад.

— Погоди, Линда. Я ничего не соображаю. Немного воды со льдом, и я снова стану прежним. Давай восстановим этот разговор, о фолк-гитаристах. Мы были у тебя дома? Давай вернемся назад. Не двигайся. Знаешь, мы думаем, что равнодушны друг к другу, но, может, это потому, что наши чувства слишком сильны? Я люблю тебя. Я всегда тебя любил, Линда.

У нее был шанс. Теперь мы, так сказать, свободные агенты. Не забывайте, это сетка, континуум, ничего конечного не бывает. Ничего. Наоборот. Игра без проигрыша. Синергичность. Почитайте Пинтера, «Множественные антииерархии». К черту, лучше читайте «Винни Пуха», этот очаровательный манифест даосизма. Милн все знал, просто не мог заявить открыто — тень викторианства и так далее. Но здесь — Невада и двадцать первый век. Поплачьте и почувствуйте себя свободным. Ничто не конечно. Это спираль. Нас воссоздали заново. Как пепси-колу.

Я возвращаюсь к столу и к Арту. Он ведет себя точно так же, как и я, болтает с новым банкометом — из Лимы, штат Огайо, — у которого в бровях заросшие дырки от пирсинга, и разглядывает изображение карточной дамы. Он уже либо проиграл все, пока меня не было, и выкупил за шальные пять тысяч баксов — либо попал в попутную струю и развил сверхскорость. Если попасть в струю, эти два состояния кажутся абсолютно идентичными. Люди, которым везет в игре, всегда выглядят подавленными, потому что улыбнуться значит сглазить, улыбаются только неудачники, которые скоро отправятся домой.

Я отхожу в толпу. Преобладают участники конференции. Мне подмигивает толстяк Дик Гирц, который достиг миллиона в минувшем году, но лишь потому, что он бывает в Токио, а значит, нас невозможно сравнивать. В руках у коллег я замечаю напиток, где чередуются фиолетовые и пурпурные слои, а еще там есть ломтики дыни, поэтому я подзываю официантку и жестом прошу себе такой же. Я спрашиваю, как называется коктейль, и она говорит, что этого никто не знает и что все остальные тоже тычут пальцем. Когда я говорю, что кто-то ведь его придумал, она пожимает плечами. Официантка отрицает теорию эволюции. Еще она, судя по всему, гораздо счастливее меня.