Манохар Малгонкар - Излучина Ганга

Шива возвышался над скамьей, уставленной цветами, рядом стоял светильник, который никогда не гас, потому что в него постоянно подливали масло. Бог был окружен отблесками огня. Лицо его выражало небесное умиротворение и спокойствие, но фигура бога была запечатлена в момент исполнения тандавы [13] Т а н д а в а — название космического танца Шивы, во время которого он разрушает мир, погрязший во зле, чтобы создать лучший. — яростного, угрожающего, злобного танца, танца уничтожения. Что хочет он уничтожить? Говорят, силы зла. Не подразумевается ли под этим весь мир, человечество?

Это было, конечно, глупо — подчиняясь варварскому ритуалу, отправляться в темную молельню за благословением Шивы. Так же глупо, как повязывать вокруг шеи какой-то шнурок — символ чистоты касты. Что такое, в сущности, этот Шива? Искаженное изображение танцующего демона с четырьмя руками, торчащими веером из голых плеч. Он демонстрирует свое уродство, как сиамские близнецы в цирке. Да к тому же с такой удивительной, прямо-таки вдохновенной отрешенностью отплясывает свой танец уничтожения. И все-таки ты должен склониться со сложенными на груди руками перед Шивой, хотя отлично знаешь, что перед тобой всего-навсего статуя, отлитая из сплава пяти металлов каким-то давным-давно умершим мастером, который продал свое творение за хорошие деньги. Бог, говорят, не подвержен коррозии и вечен — таковы свойства чудесного сплава. Поколения молящихся натирали бога сандаловой пастой и красной охрой. Только вот сзади, на синие, у бога остался след от мотыги дедушки Дада.

Впрочем, Гьян никогда не видел бога сзади.

И все же здесь, в Коншете, в глубине темного родительского дома, можно было с благоговением воспринимать металлическое изделие неизвестного мастера давних времен как бога, как силу, способную творить добро и зло. Разве не он, бог, покровительствовал Гьяну и Хари в долгие годы бедствий, когда умерли от чумы родители? Разве не он, бог, сделал невозможное, вырвав поля Пиплоды из цепких лап владельцев Большого дома, несмотря на все богатство, влияние и хитрость Вишнудатта и его папаши?

И все-таки почему он, бог, предпочел опекать сыновей-сирот, а не пощадить их родителей? Почему не повелел он тем людям из Большого дома, у которых так много других владений, добром, без тяжбы и мучительной долгой борьбы, отдать Пиплоду?

Но теперь неподходящий момент, чтобы сомневаться в божественной силе покровителя семьи, который сотворил чудо и принес им победу. Ведь в гневе он может предать огню этот мир и все миры под нами и над нами. Гьян склонил голову и молитвенно сложил руки. Он взял кусочек камфары, зажег его от светильника и поднес к пучку ароматных прутьев. Потом он воткнул эти прутья, окутанные благовонным дымом, в чашу с рисом. Он нагнулся и обмазал сандаловой пастой пьедестал Шивы, вспомнив, что еще не принял ванны и, значит, недостаточно чист для прикосновения ко лбу божества. Наконец Гьян пристально взглянул в глаза Шивы и снова сложил руки в молитве.

— О, слава Шиве! — произнес он слова молитвы на санскрите. — Бог Шива, я склоняюсь пред тобою!

Поражало несоответствие, даже контраст между выражением лица и позой танцующего бога: лицо было благостным, безмятежным, погруженным в упоение танца, а поза выражала муку ярости — бог застыл в неистовой гримасе смерти.

Потом Гьян вдруг увидел, что вместо Шивы на неге смотрит другое, обрамленное бородой лицо, оставшееся спокойным, даже когда голос произносил полные злобы слова: «Миллион погибнет! Миллион!..»

У пандита [14] П а и д и т — ученый; брахман. было чистое, благостное лицо, светлое, как полированная липа, короткий крючковатый нос, тонкая полоска рта, тусклые круглые глаза. Чопорный и прямой, он сидел, скрестив ноги, на принесенном с собою деревянном постаменте, излучая снисходительность, как человек, сознающий ценность своих советов. Он диктовал список. Голова и плечи пандита были закутаны в шаль, хотя ноги до колен оставались голыми.

Аджи стояла у дверей, прислонившись к стене. Хари записывал, а Гьян заглядывал ему через плечо. Теперь он уже совсем привык к дому и волновался перед церемонией принесения благодарственных жертв Шиве.

— Манной крупы пятнадцать серов [15] С е р — индийская мера веса, в различных районах Индии колеблющаяся от 600 граммов до 1 килограмма. , среднего помола, слишком мелкой не покупай. Масла пятнадцать серов… Так, теперь сахар. Его всегда лучше побольше… Значит, двадцать серов… Молока… вот уж не знаю, где вы достанете так много молока. По меньшей мере, пятнадцать серов, а лучше двадцать, — пандит умолк и в сомнении покачал головой.

— Достанем, — уверенно заявила Аджи.

— …Значит, двадцать серов, потом бананов — двадцать пять. Шафрана на рупию; поищите испанского шафрана. Кардамона побольше — на две рупии, миндаля очищенного один сер, обязательно кабульского.

Священнослужитель продолжал. Список рос. «Бедный Хари, — думал Гьян. — Это жертвоприношение обойдется ему никак не меньше ста рупий. Впрочем, теперь Хари может позволить себе этот расход — что такое сто рупий».

Дряхлый, благостный и важный, похожий в своем коричневом тюрбане на старую сову пандит по-прежнему бубнил низким, монотонным, елейным голосом: бетель, кокосовые орехи, красная охра, камфара, благовонные прутья, травы, тонкая нить, кунжутное масло… — словом, все, что необходимо для большой благодарственной пуджи, вплоть до шитой золотом набедренной повязки для самого пандита и шелка на блузку — его жене.

— Какой день вам удобнее? — спросила Аджи.

Пандит повернул нос в сторону Хари и поправил очки.

— А вы когда хотели бы?

— В любой день после вторника. В понедельник мы вступим во владение землей, пошлем работников, чтобы вспахали поле. А уж потом в любой благоприятный день отслужим пуджу.

Пандит взял календарь богослужений и надел очки. Он водил пальцем по исписанной странице, беззвучно шевеля сухими, тонкими губами. Внезапно остановив палец, он воззрился на страницу календаря.

— В четверг лучше всего, — произнес он. — Четверг наиболее благоприятен. Суббота тоже неплоха. Но в четверг все сходится идеально.

— Тогда давайте в четверг, — согласилась Аджи. — У вас найдется время?

Он откашлялся и взглянул на нее.

— У меня как раз обряд освящения новорожденного [16] Церемония, во время которой новорожденный получает имя. в Кодли, но я справлюсь. Утром закончу… да, четверг подойдет.

Брахман захлопнул книгу и встал. Расправил шаль и закутался в нее поплотнее — точь-в-точь как сова, распушившая крылья, а потом съежившаяся, — и побрел прочь на своих тонких, как у аиста, голых ногах.