Манохар Малгонкар - Излучина Ганга

— Теперь он пойдет в Большой дом и все им доложит, — заметил Гьян, — как-никак они самые богатые его клиенты.

— Ну и пусть знают, — ответил Хари. — Пусть знают, какую мы заказываем пуджу. Будем праздновать их поражение. Жулье!

Хари имел все основания ненавидеть обитателей Большого дома.

Когда дед был молодым, у них был только один дом, который уже тогда называли Большим домом. Талвары из Коншета всегда жили одной семьей, под общей крышей, как баньяновое дерево, берущее свою силу от множества корней. Рассказывают, что за вечерней трапезой собирались в длинной главной комнате человек шестьдесят — пестрые ряды друзей, родственников, прихлебателей, гостей. Талвары были потомственные землевладельцы, влиятельные, солидные, правоверные, пользовавшиеся всеобщим уважением.

Но их дед, Дада Талвар, поссорился со своим отцом и отделился от семьи. Он был младшим из двух братьев. А ссора вышла из-за Аджи.

Дед полюбил Аджи, которая по происхождению была кошти [17] К о ш т и — одна из подкаст ткачей в Пенджабе. , и отказался жениться на девушке, выбранной для него отцом. То обстоятельство, что его возлюбленная даже не принадлежит к касте брахманов, превращало проступок деда чуть ли не в преступление. Когда их прадед Тулсидас [18] Этот прадед назван именем великого поэта, автора древнего индийского эпоса «Рамаяна». , несмотря на просьбы сына, велел готовиться к свадьбе, Дада еще больше удивил всех — он сбежал из деревни со своей девушкой.

Трудно было теперь представить себе, что шестидесятилетняя Аджи — это та самая девушка, из-за которой их дед порвал с семьей. Да, да, Аджи, свято чтущая религиозные обычаи, простодушная до того, что на добром лице ее можно прочитать все-все мысли, оказывается, та самая грешница, что жила с мужчиной вне брака!

Оправившись от первого удара, семейство поспешило замять скандал. Видимость единства индуистской семьи следовало сохранить во что бы то ни стало. Заблудший отпрыск был прощен и снова водворен в Большой дом. Выждав некоторое время, чтобы соблюсти приличия, назначили скромную свадебную церемонию, и Аджи тоже перебралась в Большой дом. Ей даже вручили традиционные свадебные подарки. Два золотых браслета, которые она носит по сей день, — остатки тех самых украшений.

Но благополучие было только показное. В глубине дома, там, где кончается мужская половина, разлад все углублялся. У женщин есть свои хитрые способы подвергать неугодных остракизму. Однажды Дада обнаружил, что его жене не разрешают заходить в молельню.

Чуть ли не целый год терпели они унижения. Аджи слышала насмешки и злой шепоток всех женщин дома, которые кичились своим правом припадать к стопам бога. Как-то раз Аджи приготовила матерчатые фитили для масляной лампы в молельне, но и этот дар был отвергнут женой старшего сына. И тут в темном, скрытом за главной комнатой мире, принадлежавшем одним женщинам, произошел взрыв. Аджи восстала.

Рассерженный Дада отправился к отцу. Если его жену не пустят в молельню, заявил он, им придется покинуть родительский дом.

— Когда семья распадается, она гибнет, — горестно сказал Тулсидас. Однако воздействовать на женщин отказался — к семейной святыне не может быть допущена девушка из касты кошти, вдобавок такая, которая удрала из дома и жила с его сыном в грехе. Твердые брахманские каноны пришли в столкновение с представлениями Аджи о женской чести. Коса на камень. Тут о компромиссе не могло быть и речи. Отец отпустил сына.

Дада рассчитывал по меньшей мере на триста акров земли из семейных владений, но ему выделили всего сто пятьдесят и двадцать тысяч рупий наличными.

В Большом доме полно нахлебников, заявил старший брат Дамодар, а ему, Дада, предстоит заботиться только о себе.

Только о себе — жену его они в семью не включали.

Дада был поражен такой низостью.

— Это несправедливо, — возразил он, — еще хоть сотня акров мне причитается. Вы хотите, чтобы я жил как нищий?

— Пусть берет себе Пиплоду, — засмеялся Дамодар, — отдай ему Пиплоду, отец, вот и будет еще сто акров.

Глаза Дада сверкнули. Это была насмешка. Пиплода — это голая земля, обуза: отец подумывал, не сдать ли ее правительству, чтобы не платить лишних налогов.

— Так далеко простирается твое великодушие? — спокойно спросил Дада.

Отец и брат отводили глаза, но больше ничего не предлагали.

— Хорошо. Я беру Пиплоду, — сказал он, — я беру эту землю и пусть хоть лягу костьми, а заставлю ее приносить доход.

И с этим Дада Талвар, мятежный буревестник, покинул родительский дом. Он ушел со своей молодой женой и на двадцать тысяч рупий, составлявших его единственное достояние, возвел то строение, которое назвали потом Малым домом.

Из упрямства он даже устроил в новом своем обиталище точную копию молельни Большого дома, из упрямства — потому что раздел имущества в индуистской семье вовсе не предполагает дележа богов; из упрямства — потому что только главная ветвь семьи имеет право на устройство специального помещения для богов. Младшие сыновья должны возносить свои молитвы только в молельне, принадлежавшей главе семьи.

Пиплода была в те времена покрыта кустарниками и болотами — клочок грязной, как медвежья шкура, земли с одним-единственным ленивым, заросшим водорослями ручейком, без толку струившимся по ее краю. Пиплода находилась так далеко от деревни, что никого из батраков нельзя было уговорить поселиться в этой глуши, посещаемой только дикими собаками, свиньями да случайно забредшей пантерой.

Дада принял вызов. Он выкорчевал и сжег орешник и все кусты, засорявшие землю, и разровнял ее, чтобы посадить рис. Все это он проделал лишь с тремя работниками, которые жили вместе с ним в сооруженной ими же из бамбука и соломы крошечной хижине. Одним из этих трех работников был Тукарам, еще совсем мальчишка.

Когда первый урожай риса был собран, они задумали устроить плотину, чтобы отвести из ручья воду к рисовому полю. Вот тут-то, копая землю для запруды, они и наткнулись на статую Шивы.

Кирка Дада, весившая четыре сера, внезапно ударилась о металл — раздался звук, напоминавший что-то среднее между жалобным стоном и звоном колокола в храме.

Тукарам и два других работника примчались поглядеть, что нашел хозяин.

Дада голыми руками разбросал землю и увидел Шиву, покрытого густой грязью неведомо скольких десятилетий. Бог лежал лицом вниз. Свежая отметина от удара мотыгой по его спине сверкала как алмаз.

Дада бережно поднял статую и вымыл ее в ручье. И тут же, не сходя с места, упал на колени и простер руки к спасенному им богу. Все прекратили работу и торжественно направились к маленькому новому дому на краю деревни. Дада, могучий, как буйвол, нес бога на плече. На следующее утро он послал за священнослужителем и с подобающей церемонией водрузил статую в комнате-молельне. Малый дом получил своего бога.