Сол Стейн - Курорт

— Наоборот, реагируют, — возразила Маргарет. — На антистимулы. На наказание. Они никогда не нарушат правил дорожного движения на глазах у полицейского.

С этого все началось. Весь вечер они проговорили о том, что следует сделать, создавая Центр заново.

Сортировщик каждый день составляет сотни наборов, и любой из них должен содержать только перечисленные в заказе предметы. Однако за эту тяжелую работу платят сущие гроши, поскольку труд этот считается неквалифицированным. Увеличение жалования сортировщиков поставило бы под удар рентабельность Центра. Кроме того, монотонность работы могла свести с ума, и люди, которые могли бы безошибочно составить четыре сотни наборов, предпочитали заниматься чем-то еще. Поэтому Генри с Маргарет пришли к выводу, что необходима система контроля за сортировщиками.

Антистимулы, по терминологии Маргарет.

Он мог нанять двух инспекторов, которые проверяли бы соответствие бланка-заказа готовому набору. Оправдают ли они свою зарплату, думал Генри, если обнаружат за день пять-шесть ошибок? Вероятно, да, учитывая, что сортировщики будут более внимательными, зная о дополнительной проверке наборов. Инспекторы выполняли бы роль полисмена, одно присутствие которого зачастую предотвращает преступление.

Его самые высокооплачиваемые сотрудники сидели в бюро переписки с покупателями. Их работа свелась бы к минимуму, если бы заказы выполнялись правильно и быстро. Главное, быстро. И Генри разработал гибкий график работы фирмы. Первыми на работу приходили служащие, обрабатывающие почту, затем — диспетчеры заказов, следом за ними — сортировщики и последними — упаковщики. Те, кто обрабатывал почту, первыми и уходили, но лишь после того, как последний заказ поступал к диспетчерам. Когда этот заказ переходил к сортировщикам, могли идти домой и диспетчеры. Сортировщики уходили, подготовив для упаковки последний набор. Упаковщики, приходящие последними, покидали Центр позже всех. По понедельникам всем приходилось работать дольше, разбирая накопившиеся за три дня заказы. Зато по пятницам они уходили в полдень, изредка — в час, имея дополнительные полдня к уикэнду.

Генри понадобилось шесть недель, чтобы реализовать свои замыслы на практике. Служащим новшества понравились, особенно изменение времени работы. Хорошие работники начали оставаться. Практически отпала надобность в обучении новичков. Теперь Центр гарантировал доставку заказа в тот же день. Покупатели стали получать только то, что заказывали. В бюро переписки остался только один человек, да и у того появилось свободное время. Так один вечер интенсивной работы мысли позволил превратить убыточный бизнес в прибыльный.

На коленях Генри прополз по всему периметру, проверяя, что делается с каждой из сторон здания. Используй свой разум. Он долго смотрел на лес, под прикрытием которого добрался до «Клиффхэвена».

Одно дело — побег из настоящей тюрьмы. Совсем другое — из той, что не имела права на существование. Побега тут мало, необходимо уничтожить саму тюрьму. Разглядывая далекие деревья, Генри внезапно понял, каким образом один человек, при удаче, может освободить всех пленников «Клиффхэвена» и открыть миру его тайны.

Генри весь горел от возбуждения. А вдруг он найдет помощника? Кого? Что, если тот окажется ненадежным? Но основное достоинство его плана состояло в том, что при необходимости он мог в одиночку воплотить его в жизнь.

Генри услышал приближающиеся шаги. На четвереньках добрался до противоположной стороны крыши, приподнялся над парапетом.

Никого.

Генри рискнул перегнуться через парапет и посмотреть вниз. Увидел мужчину лет шестидесяти, хрупкого телосложения, с оранжевой повязкой на рукаве. Он поставил на землю ведро с тряпкой и ключом открывал дверь. Почувствовав на себе взгляд Генри, мужчина поднял голову, и тот едва успел отпрянуть.

Хлопнула дверь, старик вошел в здание.

Генри оглядел крышу. В середине заметил едва выступающий прямоугольник. Добравшись до него, понял, что это закрашенный световой люк. Генри замахнулся, чтобы разбить стекло, но сдержался. Шум мог привлечь чье-нибудь внимание, а осколки стекла — поранить руку. А если ударить ногой? Впрочем, и этого не потребовалось. Генри заметил замазанную краской задвижку. Попытался сковырнуть краску ногтем. Неудача. Тогда ключом. Получилось. Он выдвинул задвижку, а затем, со всей силой дернув люк, откинул его на крышу.

Старик стоял внизу, с испугом глядя вверх. Генри приложил палец к губам. Старик что-то сказал, но так тихо, что Генри не разобрал слов.

— Я вас не слышу, — прошептал Генри.

— Вы — тот человек, которого они ищут.

Он положил тряпку на пол и посмотрел на дверь.

— Как ваше имя? — спросил Генри.

Старик молчал.

— Меня зовут Генри Браун. Моя жена тоже узница.

— Вам не разрешено употреблять такие слова, — напомнил старик.

— Как ваше имя?

— Мортон Блауштейн. Моя жена здесь, — он указал на стену.

— Я вас не понимаю. Послушайте, мистер Блауштейн, я хочу спуститься и поговорить с вами. На улице, около стены, лежит металлическая лестница. Она достанет до люка.

— Они меня убьют.

— Никто не узнает.

— Они всегда все узнают.

— Так было раньше. Я расскажу вам, что я задумал. Пожалуйста, мистер Блауштейн.

Старик покачал головой.

— Мы должны это сделать! — Генри повысил голос. — От этого зависят наши жизни!

— Я не хочу попасть в беду, мистер.

Если жизнь для него беда, подумал Генри, то чем станет свобода? Катастрофой? Или он готов вечно мыть полы?

— Послушайте, мистер Блауштейн, я вас взгрею почище, чем они.

Старик смотрел на него. Со страхом в глазах.

— Тащи лестницу! — повелительно рявкнул Генри. Старик затрусил к двери. Не убежит ли он? — Блауштейн! — Когда старик обернулся, Генри показал ему кулак.

Блауштейн выскочил за дверь. Генри прислушался к шагам. Старик огибал здание, но не удалялся от него. Прошла целая вечность, прежде чем он вновь появился под люком.

— Она слишком тяжелая. Я не могу ее поднять.

Генри хотелось задушить его. За трусость, за старческую немощь.

Шаги на дорожке они услышали одновременно. О боже, подумал Генри, я не успеваю закрыть люк. Если он загремит, шум обязательно услышат. Он лег, прижавшись щекой к крыше, чтобы видеть происходящее внизу.

Оранжево-синий втолкнул в зал юношу лет двадцати.

— Я привел вам помощника, мистер Блауштейн. Научите его вежливости.

— Пошел ты к черту, — огрызнулся юноша.

Оранжево-синий засмеялся и захлопнул дверь. Его шаги стихли вдали. Когда Генри вновь посмотрел вниз, Блауштейн указывал пальцем на люк. Генри узнал юношу.

— Эй! Вас привезли прошлой ночью на «мерседесе»?