Энн Ветемаа - Снежный ком

И снова великая грусть обуяла его душу. «Мы сделали все от нас зависящее, чтобы нам было плохо именно так, как сейчас», — с завидным самообладанием заметил, проиграв сражение, один античный полководец. Но ведь у Калева не было никаких промахов! Он так старался!

Однако даже эта убежденность не принесла облегчения. Что это я все об Ильме да о себе, — какая мелкая точка зрения! Мне бы о том подумать, какие мерзопакостные сведения о моей милой Эстонии почерпнут читатели из писанины этого щелкопера Сяэска. Можно, конечно, утешаться тем, что разумные люди вряд ли читают подобную пачкотню, но его-то вина от этого меньше не становится: если б вместо Сяэска у Калева в гостях побывал человек поважнее и за его спиной стояло бы издание посолидней — что тогда? Калев выступил бы в той же роли: он позволил себя сфотографировать, напился, нес чушь о сексуальных проблемах, и материал для фальшивки дал тоже он. Ох, каким бредовым казалось сейчас его скромное желание исподтишка перевоспитать Вольдемара Сяэска! Ах, дубина стоеросовая!

Я нанес ущерб своей стране, размышлял захмелевший Калев, мучаясь, каким же образом этот ущерб возместить. Не осенило его и на третьей пересадке — в замызганной столовой около вокзала, где вскоре обнаружил у себя под носом графинчик дешевого вина и высохший ломоть сыра на конце вилки, выгнутый и почти прозрачный, как половинка яичной скорлупы.

— Не любят люди друг друга! Доверчивый всегда остается в дураках! — совершенно точно определила причины всех мировых бедствий женщина лет сорока пяти, сидевшая напротив. — Не знают люди жалости, нет сочувствия…

Калев, однако, рассматривал женщину с огромным сочувствием. Пожалуй, она не совсем права: по крайней мере, у Калева Пилля сочувствия достанет с лихвой. Сплюснутое, добродушное лицо собеседницы было исполосовано долевыми и поперечными морщинками, совсем тоненькими, делавшими ее похожей на сморчка. Бесспорно, многих из них могло и не быть, будь в мире побольше любви и понимания, подумал Калев. Под ее левым глазом переливалось лиловое пятно. Вполне возможно, конечно, аллергического характера — нарушение кровообращения или недостаточность печени, по с тем же успехом его появлению могла посодействовать особа мужского пола, напрочь лишенная вышеназванных прекрасных качеств. А глаза у женщины — она представилась: «Магда» — были добрые, искренние, линяло-голубые и не особенно умные. И руки ее вызывали жалость — натруженные, огрубелые руки с короткими ногтями и растрескавшимися, вспухшими кончиками пальцев.

Магда была кухонной рабочей. Через ее руки прошло много, бесконечно много картошки, которую ей пришлось чистить все для того же бессердечного человечества. Калев понял, что перед ним человек с еще более горемычной судьбой, и, понятно, не отказал Магде в той капельке вина, которую она попросила себе в утешение. Вино время от времени действительно становится ее утехой, а вторая отдушина в ее жизни — хорошая музыка. Ей по сердцу песни Раймонда Валгре и еще — о моряках, вроде «Море и гитара», «В твоих глазах причалил мой корабль»… Когда-то Магда и сама мечтала о музыкальной профессии — о призвании аккордеонистки, — но жизнь повернула по-своему, грустно заключила она. Калев снова взглянул на ее распухшие пальцы: нет уж, увольте, просто невозможно было вообразить их на клавишах аккордеона. Музыкальный вкус Магды оставлял желать лучшего, умом Калев понимал это, и сердцем он понял ее и не позволил себе критиковать женщину. Ничуть не смешно — скорее, до слез трогательно представлять, как эта самая Магда всхлипывает, роняя слезы, в тс время как печально-мужественный баритон доверительно сообщает, что в мире у него не осталось ничего, кроме моря и гитары.

У Магды было два рубля, и она сказала, что хотела бы поговорить с Калевом о жизни, но только где потише. По счастью, она живет здесь неподалеку, в малюсенькой квартирке на улице Рабчинского. Они могли бы — если у Калева тоже есть деньги — что-нибудь взять с собой…

Это неожиданное предложение озадачило Калева: известно, что однодневные знакомства предосудительны и противоречат общепринятым нормам морали. Но, приглядевшись к Магде, он нашел, что уж она-то никак не похожа на опасную соблазнительницу. Глоток вина да пара слез в жилетку — вот, казалось ему, и все, на что могла претендовать Магда, весь ее удел. Идти к ней он все-таки отказался — к чему, право: у пего самого тут, рядом, номер в гостинице. Магда была не против: «Почему бы и нет!» — сказала она и чуть жеманно сложила на груди скорбные натруженные руки. Калеву показалось, что приглашение в гостиницу даже прибавило ей женской гордости, чувства собственного достоинства.

Видно, не часто она бывает в таких местах. Конечно, это не отель, а всего-навсего захудалая гостиничка, но даже и она вряд ли уступит апартаментам самой Магды на улице Рабчинского. Калев отчего-то подумал, что дом Магды едва ли блещет чистотой — во всяком случае, мелькнувшему из-под платья краю комбинации было ой как далеко до белизны. Но растроганный Калев ни в чем ее не винил: ему хотелось все понять и все простить. Первым долгом — понимание и прощение.

И действительно, вскоре они покинули это заведение. У Магды он взял только рубль — на бутылку «Старого Таллина», который, как сказала Магда, ей сильно нравится. Беленькую она не пьет, и Калеву это понравилось — женская скромность. Он подумал, что в гостинице они могут очистить один апельсинчик — не больше! — и, возможно, за рюмочкой ликера он сумеет немного утешить Магду, растолковать ей, что мир не так ужасен, как полагает эта многострадальная женщина.

Однако для начала пришлось потолковать не с Магдой, а с дежурным, чей нос утром (о, как прекрасно и обнадеживающе было еще сегодняшнее утро!) напомнил Калеву малину. Пробило, правда, всего пять часов дня, а посетители могли находиться в гостинице до 23.00 — значилось в инструкции над головой дежурного, но он был очень и очень против того, чтобы пустить Калева и Магду вдвоем в номер. Нет понимания, нет сочувствия, подумал Калев, хотя и мы выглядим не такими уж милыми и добропорядочными. И откуда, в конце концов, этому знать, что Магде нужно всего-то слово утешения, глоток вина да душевный разговор о музыке? Зато Магда оказалась гораздо смекалистей, и когда она забыла на углу стола рублик, дежурный презрительно замолчал и снова полез в нос. Калев Пилль принципиально против таких взяток, но сегодня счел разумным не вмешиваться.

Характер у Магды был мягкий, и слушать она умела. Пока они прикладывались к ликеру, Калев поведал ей о несчастье одного своего знакомого — работника культуры, которого обвели вокруг пальца зарубежные эстонцы. Его ловко попользовали, и то, что говорил этот человек, между прочим, хороший друг Калева, в дьявольски искаженном виде напечатали в одном нью-йоркском журнале. А бедный друг еще позволил себя фотографировать — в бассейне и кооперативе.