Анна Энквист - Контрапункт

Мать бредет по городу, вдоль каналов, по мостам; на носу солнечные очки, в руках картонная сумка из магазина одежды. Здесь территория дочки. Там, на другой стороне, институт, где она учится. Рядом, в переулке, кафе, где они столько раз наслаждались гигантскими пирожными, а дочь возбужденно рассказывала о своих сокурсниках и преподавателях. Может, она только что здесь проходила, думает мать, может, за мостом стоит ее велосипед. Она пристально разглядывает велосипедные сиденья и замки; осознав, чем занимается, тут же отводит глаза.

Дистанция, думает она. Двадцатишестилетняя дочь — уже взрослый человек, со своей жизнью, не обязанный делиться с матерью каждым своим решением или неудачей. Но я ей нужна, думает мать, вчера вечером ее голос звучал по телефону расстроенно, неуверенно и печально. Встретиться на следующий день она не пожелала. «Нет, мама, я сама решу свои проблемы. Да и времени завтра нет». Разговор окончен. Сомнение посеяно. Волнение порождено.

Какая тяжесть в ногах, думает мать, еле волочусь — смешно. Это она мне нужна. Я делаю вид, будто забочусь о выборе ее профессиональной карьеры, о трудностях с работой, неизбежных после окончания института. На самом деле я просто не могу ее отпустить, так же как и она меня. Она хочет ко мне на колени, а я хочу держать ее на коленях. Вот так.

В магазинных витринах развешана летняя коллекция. Вон то платье, думает мать, будто сшито специально для нее, ее цвет, ее стиль ретро. Рука уже проскальзывает в сумку в поисках мобильного телефона. Садись-ка на велосипед, хочет сказать мать, примеришь. Потом выпьем кофе. Пересиливая себя, она облокачивается на перила моста и сует руки в карманы.

Там, в кафе, не она ли за столиком? Дочерний профиль, хвост, жестикулирующие руки, обнажающая зубы улыбка — это она!

Мать срывается с места, но вовремя останавливается. Она едва не вышла из равновесия. Слишком темные волосы, чересчур широкие плечи. Она медленно спускается с моста, прочь от кафе, прочь от магазина с летними платьями, прочь от обманчивого образа дочери. Стального цвета булыжники на мостовой. Они ощущали на себе ступни ее дочери. Медленно, с поникшей головой, мать идет по невидимому следу.

Отец паркует красный автомобиль на асфальтовой площадке под плотиной. Дети карабкаются наверх, пока родители выгружают из багажника чемоданы и рюкзаки. Окруженные овцами, мальчик и девочка всматриваются в остров вдалеке. На мальчике красная куртка, на девочке — синяя. Сильный ветер треплет их волосы, они смеются над волнами с белыми пенными гребешками и радостно кричат, когда подплывает паром.

Отец несет чемодан. С рюкзаками на спинах они шагают, держась за руки, к причалу, где настоящий капитан в рыбацком свитере проверяет билеты. По трапу, через высокие металлические пороги, мимо головокружительных запахов старого кофе, моторного масла, соли.

— А гудок будет? — спрашивает мальчик. В его интонации сквозит страх.

Отец поднимает его на руки и крепко прижимает к себе, пока звучит сигнал к отплытию. Девочка тянется к братику и поглаживает его пухлую мягкую ножку.

— Он такой чудный, правда? — говорит она маме. — Он любит гудок и в то же время побаивается его.

Она берет мальчика за руку, как только отец опускает его на палубу. Они бегут к бортику и зачарованно смотрят на пенный след, тянущийся по воде за паромом.

На следующий день через темный хвойный лес они вчетвером отправляются к дюнам. Холодный ветер и яркое солнце; дети нахлобучили капюшоны и наглухо застегнули куртки. У кромки леса открывается желто-серый пейзаж. Птицы садятся на пруд, заросший сухим камышом полуметровой высоты. Отец срезает несколько веток перочинным ножом. Дети строем шествуют к вершине дюны. Двумя руками они обхватывают толстые стебли, поднимая тростниковые метелки над головой. Девочка первой достигает вершины; она поворачивается лицом к брату и встает на цыпочки. Мать смотрит на бледный овал ее заключенного в капюшон лица.

Дети танцуют на верхушке дюны, размахивая метелками как флагами. Девочка кричит: «Мы все видим! Мы стоим на вершине мира!»

Alla breve, четырехчетвертной такт, который нужно было чувствовать и исполнять половинными нотами; ты ощущал прилив энергии, играл не спеша, но целенаправленно, в хорошем темпе, чуть ли не бравурно.

Женщина спокойно изучала четыре голоса, свободно имитирующих друг друга с нисходящими интервалами в квинту и меняющимися нотами после первого счета. Все четырехголосные вариации ассоциировались у нее с отпуском, дружными прогулками вчетвером, ощущением надежности и безопасности этого квартета. В рассматриваемой ею вариации партия сопрано несла в себе нечто победоносное, еще ничем не отягощенную детскую жажду открытий с ее почти эйфорическим отношением к миру — еще без свинцовых ног и без закоптелых очков. За ней по пятам следовал другой ребенок — в секстах, терциях и даже в захватывающем дух, восходящем пассаже. Он отпускал ее в безрассудной трели в одиннадцатом такте, чтобы потом снова бодро ее нагнать.

Внизу бурчали довольные, низкие голоса родителей. Невозмутимый бас. Тенор, молчавший несколько тактов и снова вступавший в разговор.

Ради адекватного исполнения лучше было выбросить из головы все ассоциации, подумала женщина. Представления и воспоминания смущали ее и отвлекали от того, что должно было стать чистой игрой нотных линий. Она знала, что у нее получится. Если предельно сосредоточиться на голосах, то образы и слова отойдут на второй план и останется лишь безупречная структура, самодостаточная, без аллюзий.

Эта трель была безнадежна. Третьим и четвертым пальцем правой руки, в то время как большой палец держал ноту терцией ниже; ритмически независимо от более низких голосов; кончая на нужной ноте точно в начале следующего такта. Борьба.

Ей бы хотелось широко раскрыть уши, как раскрывают глаза или ноздри. Превратиться в слух и этакими всемогущими ушами целиком засосать звук в предательские мозги. Оказавшись там, переплетающиеся голоса вытеснили бы все содержимое: синюю курточку, пронзительный голос девочки, ослепительные белые облака на фоне ярко-голубого неба, оглушительный гудок парома. И в голове воцарилась бы гармония, ничего, кроме гармонии.

Примерно в десять лет личность девочки полностью сформирована. Ее взор обращен к миру и его чудесам; ее жизнь немыслима в отрыве от родительского дома. Моторика стабильна и надежна: кататься на велосипеде, на коньках, писать, музицировать не составляет для нее никакого труда. Ребенок разграничивает знакомых, приятелей и лучшую подругу. Мир игры и фантазии соседствует с реальностью. Абстрактное еще укоренено в конкретном, беспомощность еще не доводит до оцепенения, смерть понята, но до конца не осознана.