Анна Энквист - Контрапункт

С тех пор Бах не вставал с постели. Его лихорадило. Он лежал в полной темноте. Перед смертью он попросил ученика исполнить ему хорал. В тексте хорала говорилось о предстоящей встрече с Творцом. Возможно, его близкие пели хорал на его смертном одре, на четыре голоса, и сопрано Анны Магдалены неуклонно взмывало вверх на фоне сопровождающих мужских голосов.

Верил ли Бах в эту встречу? По преданию, Бах умер «тихо и мирно», в восемь пятнадцать вечера. На улице было еще светло, но солнце уже готовилось к заходу. Несмотря на то что Бах жил в середине восемнадцатого века, он сохранил средневековое мировоззрение. Рационализм и эмпиризм не вписывались в его мышление, если это не касалось сочиняемых им фуг. Он был убежден, что у него есть защитник, обеспокоенный его судьбой. Во второй половине восемнадцатого века было проще, думала женщина. С наступлением эпохи Просвещения стало легче понять ход человеческой мысли. Смерть Баха попросту не укладывалась в голове, если только не вообразить его ребенком, который во имя жизни всецело полагался на родителей, воспринимая их как своих ангелов-хранителей. Как могло случиться, что умнейший композитор всех времен привнес эту детскую доверчивость в свое религиозное мышление уже в зрелости? К интеллекту, естественно, это не имело никакого отношения. Испокон веков, во всем мире, у всех народов люди создавали религии, понимая, что держать удар в одиночку слишком больно, что осознание своей бренности невыносимо, что бестолковость человеческого существования оскорбительна. В каком-то смысле поклоняться своим богам было нетрудно, ибо безграничная вера запрограммирована в мозгу как стратегия выживания, точно так же как способность учить язык или слышать музыку. И заманчива. Кому не хочется иметь всемогущего защитника, кому не хотелось бы, чтобы его видели свыше?

Женщина сыграла эту трагическую вариацию, стараясь прочувствовать каждый голос. Средний голос с его жалобными секундами. Неравнодушный бас. Раздробленная на куски, растянутая до предела мелодия в финале совершенно осознанно обрушивалась вниз. Жуткий диссонанс в последнем такте перед повторением второй части: фа-диез и соль, громко, одновременно, вплотную друг к другу, отстаивали каждый свое право на собственное решение.

Он должен был знать. Что это неправда, иллюзия. Если Бах был способен так отобразить в звуке отчаяние и одиночество, он знал, что спасения нет, что в конечном счете он был одинок.

В новом доме все по-другому. Он такой большой — в нем две лестницы, три туалета и множество комнат. Привычная мебель из старой квартиры выглядит в нем жалко и сиротливо. До школы далеко — дорога ведет мимо незнакомых полей и недавно посаженных кустарников. Каждое утро мать провожает детей в школу, придумывая названия окрестностям: где мы видели мертвого зайца; где растут грибы-зонтики; где застаивается дождевая вода. После уроков она поджидает детей в школьном дворе.

Отец уезжает в двухмесячное турне. Когда он вернется? К празднику Синтаклааса. Когда по пути из школы уже будет почти темно. Слишком много ночей, чтобы сосчитать. За столом они жмутся ближе друг к дружке. Няня приходит чаще обычного; хотя мать и меняет свой рабочий график, она не успевает отвозить и забирать детей из школы. Осень выдалась холодной. Мать осунулась. Она заставляет детей надевать зимние куртки, а сама бегает в хлопчатобумажном жакете. Она кашляет. Болит горло. Она не придает этому значения. Поднимается температура. У нее едва хватает сил, чтобы предупредить соседку и позвонить на работу, после чего она теряет сознание. Врач, глядя на испуганные детские личики, говорит:

— Ваша мама очень больна.

Дочь кивает и берет брата за руку. Ей уже семь, она уже умеет читать, в то время как брат еще ходит в подготовительный класс.

Машина «скорой помощи» заезжает на тротуар и останавливается прямо перед дверью. После того как мать уложили в кабину, машина осторожно поворачивает за угол. Дети стоят в дверном проеме, за ними потрясенная соседка.

— Я тебе сегодня на ночь почитаю, — говорит девочка.

Мальчик в ужасе молчит. Глаза как плошки.

Импровизация, помощь соседей, гегемония непредсказуемости. Дети ночуют в разных местах. Погода не улучшается. Мальчик отказывается носить другую одежду и неделями ходит в засаленном тренировочном костюме. Врачи в больнице не советуют детям навещать мать, пока не установлена причина столь высокой температуры. Но они все равно приходят к ней каждый вечер. Им необходимо удостовериться, что мать там.

По утрам соседка помогает детям одеться и собрать рюкзаки. Она провожает их до угла, где они сливаются с толпой учеников, идущих в том же направлении, что и они. В школе они ведут себя как ни в чем не бывало и лишь на переменах во дворе следят друг за другом внимательнее, чем обычно. Мальчик играет в футбол с друзьями, а девочка чертит мелками классики на асфальте. В школе уже днем включают свет; в подготовительной группе мальчик склеивает пароход, а девочка, зажмурив глаза, занимается математикой, старательно выгибая левую руку, чтобы не размазать цифры. После уроков все дети собираются в актовом зале. Завуч читает им вслух. Книга такая захватывающая, что никто не замечает бури за окном.

В коридоре мальчик высматривает сестру. Уже одетая, она болтает с бывшей соседкой. Папа на гастролях, мама в больнице, где мы будем сегодня ночевать — не знаю. Мальчик не разбирает ее слов, но догадывается, о чем она говорит. На крыльце школы они останавливаются. Ветер хлещет по деревьям и гонит черные облака над высотными домами. Девочка помогает мальчику застегнуть куртку и натягивает ему на голову шапку-шлем. Они водружают на плечи рюкзаки и выходят на улицу.

Наконец-то она нашла нужный темп, чуть медленнее, чем она себе представляла, так что движение почти замирало, а каждая нота игралась обдуманно. Большие беспечные скачки в мелодии она предваряла долгим форшлагом, как будто помогая мелодии прыгнуть; исключение составляла самая высокая нота, при повторении второй части, ближе к концу. Там она перелетала без подготовки, с едва уловимым замедлением, к неукрашенному высокому ре и оттуда, направляясь к финалу, постепенно усиливала звук до грохочущего форте. Если нет никакого защитника, думала женщина, если в моем распоряжении лишь угрюмый любовник по имени Разум, то мне остается лишь кричать что есть мочи, кричать против ветра, пока не сядет голос.

Наклонившись вперед, защищаясь от ветра, они бредут по дорожке с лужами. В резиновых сапогах они шлепают по воде, разбрызгивая капли до самых ушей. Девочка берет мальчика за руку. Он поворачивается к ней лицом.