Роман Канушкин - Дети Робинзона Крузо

Лишь только вторгнувшись в ледяную, взорвавшуюся брызгами темноту Москвы-реки, Джонсон, скорее всего, на мгновение потерял сознание. Все внутри него застыло, и сердце судорожно остановилось. И Джонсон решил, что не выплыть ему из ледяной купели, из обступившей со всех сторон бездны, как почувствовал, что сердце совершило свой первый неверный удар, еще один, а потом бешено забилось. Он, скорее всего, достиг низшей точки, потому что вода начала выталкивать его. Джонсон стал отчаянно помогать себе: энергично работая руками и ногами, он пытался всплыть на поверхность, маняще переливавшуюся огоньками Московских улиц.

Джонсон совершил свой прыжок.

Он понял, что это была за кровь. Чья кровь выступила на его белой нарядной рубашке. Картинка возникла в его голове, вполне возможно, он извлек ее из тех мгновений, когда был без сознания. Он увидел и начал понимать еще множество вещей,

(как же Икс со всем этим угадал! И прежде всего — сохранив эту старую, застиранную до дыр желтую майку с индейским вождем в полном боевом оперении)

и понял, как теперь будет. Он не успел испугаться, лишь подумал, что и он ведь сохранил флейту, а Миха — фотографию, и понял главное: в любом случае, все это время они и были тем самым... кругом, невзирая ни на что, они были кругом , о котором говорил Будда.

И о котором помнил теперь только Икс.

Поверхность казалась совсем уже близкой. Джонсон двигался к ней, не теряя тихой надежды — ему был необходим глоток воздуха. Все в нем требовало жить, хотело, требовало этого, пусть и пропахшего моторным маслом или мазутом, такого спасительного глотка воздуха...

Он не сразу сообразил, что его движение вверх прервали. Не сразу понял, как что-то еще более холодное, чем мутная вода реки, коснулось его ног и потянуло вниз.

Потолочные балки с проемом для лестницы, ведущей на второй этаж, провисли, и, словно из-под них кто-то выбил клин, рухнули в коридор. Миха-Лимонад успел отскочить в сторону, и его зацепило лишь краем. Удар пришелся на правую ногу. Тупая вспышка боли искрами взорвалась в мозгу. Миха выбрался на террасу, не разобравшись, что это теперь на его джинсах — грязь или кровь, ступил на пораненную ногу. Боль пришла не сразу, но сделалась намного острее. Правая нога, скорее всего, была сломана, и, там, под джинсами на ноге содралась кожа, но...

— Подожди! — закричал он Лже-Дмитрию через выбитые окна террасы.

Тот даже не оглянулся, поднимая кувалду. Следующий удар ЛжеДмитрий обрушил чуть выше радиаторной решетки, прямо на сияющую новизной бляху с пропеллером, эмблему BMW. Рык зверя захлебнулся, и мгновенно в искореженной решетке радиатора мелькнуло нечто, заставившее вспомнить об оскаленной пасти.

«Ш-а-а-м-м», — пронеслось далеким глухим гулом, хотя, возможно, с этим звуком оторвало от дома часть крыши с водосточной трубой, за которую держался Икс.

«Странно, — почему-то успел подумать Миха, — ведь от удара лобовое стекло не должно было разлететься на мелкие кусочки». Но произошло именно так, и множество осколков сейчас блестело в лице Лже-Дмитрия. Некоторые вспороли кожу на лбу, и она свисала лоскутами, дав обильное кровотечение. Лже-Дмитрий ничего не замечал. Он снова занес кувалду.

— Подожди, — простонал Миха уже совсем негромко и заковылял к выходу.

Он взялся за косяк двери и остановился, чтобы перевести дух. От нового удара за его спиной частично обрушилась кровля.

Все же, сам не ведая причины, Лже-Дмитрий на миг остановился. Кровь текла по его лицу. Вот первая капелька сорвалась и полетела вниз. Высохшая земля сожрет ее без остатка, но ничего не изменится. Даже не заметит. Вторая капля...

Ничего не изменится. Это место не принимает крови — ему мало. Его... лишенность (правильное слово! — Лже-Дмитрий нахмурился) столь велика, что оно не принимает жертв, жалости, слез и не принимает крови. Ничьей, кроме крови сбежавшего мальчика. Лишь она в состоянии что-то изменить. Но это другой разговор.

Третья капля...

Слизняк сейчас забился в свой дальний угол и дрожал, умирая от страха. И на что-то пытался указать. На... На...

(круг?)

Плевать! Лже-Дмитрий взмахнул кувалдой: плевать!

Миха-Лимонад уже все понял, но все еще в немом оцепенении смотрел на погибающий Бумер. На то, как под вспоротым глянцем переднего крыла на миг обнажилась стонущая живая плоть в лиловой сетке сосудов и снова скрылась. Как выгнулись в стороны передние колеса, превращаясь в уродливые трубки, пародию на лапы животного (блеснул даже рудиментарный коготь телесного цвета), лапы, в которых вытянутыми кривыми эллипсоидами застыли колесные диски, словно художник концептуалист не пожалел для своей шизофренической скульптуры роскошного BMW. Лапы-колеса затвердели мутными кривыми зеркалами, а Лже-Дмитрий уже нанес удар по капоту. И снова часть дома с грохотом обвалилась за Михиной спиной: от гостевой комнаты остались только внешняя стена (за которой когда-то, целую жизнь назад, плескалось море) да и потолок, покоящийся теперь лишь на таких ненадежных поперечных балках — вот-вот рухнет.

«Ша-м-м... х-а-а-т» — дохнуло над пустыней шершавой волной.

Искореженное железо капота с пронзительным визгом выгнулось изнутри и вновь проступило живым — уродливой, пока еще с трудом угадываемой головой с липкой редкой шерсткой. Художник-шизофреник был явно в ударе: полузверь — чудовищная собака, полуавтомобиль припал к земле на растопыренных лапах. И продолжал увеличиваться, будто распираемый внутренним объемом, с каждым ударом молота сбрасывал с себя отживший панцирь-кокон.

— Шам-хат! — вдруг завопил Лже-Димтрий, словно вспомнил имя своего бога. Ответом ему стал короткий рев, который тут же сменился настороженным молчанием.

— Подожди! — закричал Миха из последних сил. — Постой!

И тогда он увидел еще кое-что — времени действительно почти не осталось. Лапы, все более похожие на звериные, стали обрастать легким пушком, а выступивший коготь быстро потемнел, став кривым и острым, как бритва. Скорее всего, случайно коготь чиркнул по левой ноге Лже-Дмитрия, вырвав кусок мяса, да так и застыл недоуменным вопросом. Брюки благородной двойки Armani лопнули крестом и мгновенно вымокли — страшная розовая рана выплюнула фонтанчик крови. Дже-Дмитрий этого даже не заметил. Лишь покачнулся, осев на раненую ногу, отступил на шаг и деловито уставился на Бумер.

Миха-Лимонад начал спускаться с крыльца. В этот момент он с холодной отстраненностью подумал, что вполне мог бы его убить. Если для того, чтобы защитить Будду, такое понадобится, вполне бы мог. Руки у него все еще целы, а учитывая то, во что тот себя превращает, это вполне можно было бы рассматривать как услугу.