Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла

Они поднялись разом, Сафия комкала в руке платочек, не зная, куда его деть. Доф сидел мрачный — его пилотка казалась нелепой и смешной рядом с вазой.

— Вы не можете так уехать, мы не все еще обсудили… — сказала Марьям.

— Нет, больше говорить не о чем, — ответил Саид. — Для вас это всего лишь несчастный случай, но история рассудит иначе. Приехав сюда, мы восстали против истории, признаюсь, так же как и когда покинули Хайфу. Знаете ли, сударыня, мне кажется, на долю всех палестинцев выпали жертвы. Я знаю многих, пожертвовавших своими детьми. Вот и я пожертвовал сыном, это мой первый взнос. Боюсь только, что вы этого не поймете. — Он посмотрел на Дофа, который сидел, обхватив голову руками. — Можете временно оставаться в нашем доме. Чтобы все разрешилось, нужна война!

Саид и Сафия спустились по лестнице, внимательно разглядывая знакомые мелочи. Но теперь они казались им куда менее значительными, чем несколько часов назад, и уже не пробуждали прежних чувств. Улица была почти пуста. Они сели в машину, и та бесшумно покатила вниз, под гору. Лишь на повороте Саид круто повернул руль и направился к улице Фейсала.

До самого Рамаллаха они молчали. Лишь подъезжая к городу, Саид посмотрел на жену и сказал:

— Я надеюсь, Халид ушел, пока нас не было!

Перевод А. Хузангая

На весь пыльный двор — одна-единственная пальма, как на кладбище. Он всегда думал об этом, проходя по двору. Сегодня его остановил хозяин дома, поливавший землю из шланга:

— Господин!

Черт побери! Встреча с этакой рожей, да еще с утра, сулит одни неприятности. А может, он добрый старик? Иногда нет-нет и вяло улыбнется. Правда, улыбка эта похожа на трещину в древесной коре…

— Ты живешь один, человек еще молодой… Конечно, культурный… О тебе люди хорошо говорят, не жалуются. Но ради бога… Что за вечеринки ты устраиваешь в своей квартире? Духов вызываешь…

— А что, мне отчитываться перед вами?

— Ну, если другим это мешает… И потом, могу же я тебя спросить во имя старой дружбы с твоим покойным отцом!

Его щека задрожала от возмущения.

— Я ни разу не видел тебя на пятничной молитве!

— А какое это имеет отношение к делу?

— Не могу не осуждать правоверного, который забывает свой долг. Вот что я хочу тебе сказать.

Юноша засмеялся коротким смешком. Потом сказал:

— А вы кому молитесь — разве не духам?

— Вовсе нет! Это ты усомнился в вере, ты… а все из-за этого…

Юноша переменил тему разговора:

— Я говорил вам, в туалете стена…

— Не развалится… Знаешь, эти твои вечеринки вызывают у жильцов нездоровое любопытство.

— Я не делаю ничего противозаконного. Прошу вас, примите меры с этой стеной…

— Будет лучше, если мы как раньше, по-хорошему… — Направляя водяную струю подальше, хозяин скороговоркой добавил: — А ремонт сам должен делать.

Вот неприятность — именно в выходной узреть эту физиономию! Улица почти пуста, как бывает, когда начинаются отпуска. Над пригородом облака — тяжелые, неподвижные. После бессонной ночи дико болит голова. Спал не больше двух часов. Едва они кончили «общаться» с духами, его коллега, преподаватель истории, воскликнул: «Давайте поговорим о будущем!» Они проспорили всю ночь — и все без толку. Уже перед рассветом, выходя из дому, приятель со смехом сказал:

— Самое лучшее для тебя — жениться!

С неясной тревогой он забрался в постель, перед глазами стояло знакомое милое лицо. Нельзя быть одинокой пальмой! Почему мама так упорно твердила за несколько дней до смерти: за все, что бы ни случилось, надо благодарить бога?

В этот утренний час кафе было пусто. Он сел на свое обычное место, у выхода в сад, отделявший кафе от железнодорожной платформы. Официант поздоровался с ним, принес газеты. Приготовил кофе, бутерброд с бобами. Он поел, но головная боль не утихала. Отчего все-таки он не мог заснуть всю ночь? Так старался… Вспомнил лекцию по грамматике, которую должен завтра прочесть своим ученикам. Тотчас же перед ним возник образ коллеги-историка, его партнера по бредовым разговорам:

«— Что это значит?

— Ты учишь арабскому, ну хорошо, скажи, бывает сказуемое без подлежащего?

— Язык как море, у него нет границ.

— Умер Мухаммед. Мухаммед — подлежащее. Что за подлежащее? Вот я и занимаюсь вещами, которые вне языковой сферы…»

Подошел официант вытереть мраморный стол.

— Ты зачем вымогаешь деньги у клиентов? — спросил он его.

Тот улыбнулся. Привычная улыбка в ответ на нелепые вопросы. Взял деньги, отошел. «У него умная улыбка, и все-таки… мы ничего не знаем, скользим по поверхности привычных явлений… знаний не хватает, они зыбки, неопределенны…»

Он посмотрел на облако, потом заинтересовался чем-то еще… Все, что попадало в поле зрения, обретало белый цвет. Но белизна была неустойчивой, расплывчатой, как игрушка в руке волшебника. То заливала все, то опадала тяжелой волной. Затем она превратилась в бесформенную темную массу. Поезд, стоявший у платформы, исчез… или растаял в облаке? Ему захотелось опять ощутить абсолютный покой — как перед Буддой в Японском саду. Он вдруг услыхал, как товарищ его, историк, говорит, указывая на Будду: «Покой, истина и победа», потом поясняет свою мысль и произносит: «Покой, истина и поражение». Он собрал всю свою волю, чтобы начать спор…

Листья на дереве дрогнули от резкого крика. Кричал ребенок, а может быть, женщина… Сердце его забилось, словно в нем ожил восторг любовной игры. Хорошо бы сейчас очутиться в том доме на улице Хайяма… Но как? Новый голос, казалось, окликнул его. Он обернулся, увидел приятеля, но тот не дал ему говорить, заявив: «Самое лучшее для тебя — жениться!» Со всех сторон его окружал шум, шарканье бегущих ног — и он тоже побежал, чтобы успеть на поезд… Споткнулся, упал на тротуар… Откуда столько людей? Толпа, толпа, толпа — все стоят около ограды маленького садика. На платформе собрались полицейские. Авария? Под этими мертвыми облаками… Но вот идет официант, пробирается сквозь толпу, возвращаясь в кафе. Наклоняется к нему, спрашивает:

— Вы, конечно, все видели?

Он поднял брови — вопросительно и вместе с тем как бы отрицая что-то.

— Вас сейчас вызовут к следователю, — добавил официант.

— Какому еще следователю?

— Да ведь на станции убийство, буквально в двух шагах от вас человека убили.

— Убийство?.. — переспросил он в замешательстве.

— Вы что? С луны свалились? Убийство! Кошмар, вы разве не знали эту девушку… акушерку?

— Акушерку?

— Ее убил какой-то псих, да покарает его господь!

Лицо юноши искривилось от боли и растерянности, губы шептали: «Убили, не верю, где она?»

— Понесли в больницу, чтобы перевязать, но она умерла по дороге.