Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла

На рецепты он не посмотрел — отвернулся к окну… Я вообразил, что в этот момент он думал обо мне, стараясь представить себе мои страдания… в школе он часто читал стихотворение «Больной птенчик». Кто знает, может, ему вспомнилась птица, которая не могла научить летать своего больного птенчика.

— Я в очень тяжелом положении, Нусрет-бей. Мне, братец, необходима тысяча лир…

И вдруг Нусрет заплакал. Я не ошибся — он совсем не изменился: та же отзывчивость, та же чуткая душа…

— Я тебя огорчил, — сказал я.

— Нет, — ответил он. — Человеку необходимо излить свое горе…

— Спасибо, — сказал я. — Я знал, что никто, кроме тебя, не поймет меня…

— Эх, братец!.. Если не поделиться своим горем, можно сойти с ума… — произнес он.

Я жду, что он засунет руку в задний карман или вытащит чек из ящика стола и заполнит его: пожалуйста, мол, братец… и не торопись — отдашь, когда будут деньги.

— Эх, братец! — повторил он. — Помнишь, я рассказывал тебе о лесопилке. Так вот… Не на прошлой, а на позапрошлой неделе, во вторник, в полночь раздается пронзительный телефонный звонок… «Что случилось?» — спрашиваю. «Спеши, лесопилка загорелась». Бросился я бежать как был, в одной пижаме. Но опоздал — пламя уже охватило трубу… Ровно два миллиона лир убытка, Не знаю, кому излить свое горе… Поверишь, я даже не плакал… Не плакать же перед женой или детьми. Слава богу, ты пришел. Спасибо тебе!

И он зарыдал…

— Вах, вах. Не расстраивайся, братец, всякое бывает, — стал утешать я.

Нусрет вытер глаза, высморкался.

— Если бы только это! — с отчаянием сказал он. — Под одним из домов начала смещаться почва. Неделю назад муниципалитет опечатал дом: жить в нем стало опасно. Жильцы уже подали на меня в суд… Ну да шут с ними!.. Консервы, которые я собирался выбросить в этом году на рынок, за два месяца хранения испортились. Двести тысяч банок, представляешь!

— Не убивайся, Нусрет, не плачь!

— Как тут не заплакать. Не только заплачешь — руки на себя наложишь…

Он опять протянул мне пачку сигарет и щелкнул зажигалкой.

— Хорошо, что ты пришел! В голову так и лезут мысли о самоубийстве… Четыре дня назад рабочие гвоздильной фабрики начали забастовку. Ты, наверное, читал в газетах. Я долго их уговаривал, да разве они послушаются.

— Успокойся, Нусрет, не плачь…

— Если мне не плакать, так кому же плакать? Чего мне стоило нажить все это? Не спал ночами, работал круглые сутки — и такие страдания! Взял обязательство отпечатать для государства ценные бумаги, но к сроку не успел, да и отпечатаны они неправильно. Ровно на пятьсот тысяч лир ценных бумаг!.. А тут еще штраф начисляют за то, что заказ не сдан вовремя, — за каждый просроченный день тысячу лир… Эх, братец! Что мне делать — не знаю…

— Не плачь, Нусрет мой, не плачь, не изводи себя.

Он снова вытер глаза и высморкался:

— Хорошо, что ты пришел! Как хорошо!

Рука его потянулась к ящику письменного стола. «Ну вот, сам в таком положении, а мне хочет помочь», — подумал я.

Нусрет вытащил пистолет.

— Я и решил покончить жизнь самоубийством…

— Что ты! — воскликнул я. — Положи сейчас же пистолет на место!

— Но я сейчас в таком состоянии… у меня нет выхода! — И опять послышались рыдания…

— Уж лучше бы я не приходил. Ты совсем раскис…

— Не-е-е-т… Если бы ты не пришел… — он задыхался от слез, держа меня за руку.

— Говори, говори, — сказал я. — Тебе станет легче… Принести тебе стакан воды?

Он отрицательно покачал головой:

— Спасибо, не хочу… Ты знаешь, что самое неприятное: сегодня день рождения моей дочери. Впервые в жизни я не могу сделать ей подарок.

— Ну и что же? Обойдется…

— В кармане у меня всего три с половиной лиры…

Я встал, налил из графина стакан воды и протянул ему. Он выпил, вытер носовым платком слезы и снова устремил взгляд в пространство. Я порылся в карманах… Там была одна бумажка в пять лир и две по двадцать пять… Я положил деньги у его локтя и на цыпочках вышел из кабинета.

Перевод Г. Александрова и К. Глазуновой

Если вам дадут покрывало, столб, трубу, веревку, гору, что вы сможете из всего этого сделать? Слона, например, сможете? Нет?.. Я тоже не смогу… Домишко еще какой ни на есть слажу, даже не домишко, а так — шатер. Но скорей всего и шатер не выйдет!..

Но слепые из этих предметов прекрасно сделали бы слона. Честное благородное! Был такой случай, привели к ним слона и спросили: «Что это такое?»

Один обхватил ногу и говорит: «Это столб». Другой вцепился в ухо и сказал: «Это покрывало». Третий повис на хоботе и решил: «Это веревка». Слепой, водивший руками по брюху слона, воскликнул: «Да помилует меня Аллах, это гора!»

Вот так бывает и с политиками. Не подумайте только, что я собираюсь на них нападать. Ни-ни… Их ведь так легко рассердить! Только привели к ним как-то демократию и спросили, как тогда слепых: «Отгадайте, что это такое?» Тут они зашумели, засуетились… Ухватившись за какую-либо ее часть, каждый начал восклицать:

— Демократия — это труба!

— Демократия — это покрывало!

— Демократия — это столб!

— Демократия — это веревка!

— Демократия — это земельная реформа!

— Демократия — это частная собственность!

— Демократия — это господство богатых!

— Демократия — это власть трудящихся!

Попробуйте убедить слепого, что хобот (он его никогда не видел) — не веревка, а политического деятеля, что демократия — не веревка! Не так-то просто. Политика — дело тонкое! Это мне все равно: веревка ли демократия, столб ли, я политикой не занимаюсь. А она их по спинам, того… Но оставим это. Лучше я расскажу вам историю про Гаффара.

Гаффар — простой, хороший парень. На свою беду он оказался очень способным к разным наукам. И, сам того не ведая, попал, как слон в руки слепых.

Гаффар учился в школе. Как-то раз собрались учителя в преподавательской и начали обсуждать своих учеников. Многим их питомцам тогда досталось, дошла очередь и до Гаффара.

— На моих уроках Гаффар лучше всех себя показал, — заявил историк.

— И на моих он проявил себя прекрасно, — с гордостью произнес словесник.

Математик, химик, физик и даже преподаватель гимнастики — все единодушно твердили, что на их уроках он добился превосходных результатов. Чуть было даже ссора не произошла из-за того, у кого лучше занимается Гаффар.

Через несколько дней во время перемены к Гаффару подошел преподаватель математики.

— Мне надо поговорить с тобой…

И они вместе пошли по коридору.

— У тебя голова математика. Нечего тебе тратить время на никчемные дела. Наша страна нуждается в инженерах. Только они смогут вывести ее из тупика. Тебе надо серьезно заняться моим предметом… Все остальное для тебя не важно, — с жаром убеждал его математик.