Скарлетт Томас - Наша трагическая вселенная

Я поднялась к себе в кабинет и зашла на сайт банка, ни на секунду не позволяя себе поверить в то, что это могло быть правдой. Но это все-таки было правдой: в графе «бизнес-счет» значилось Ј22340 — видимо, до перевода денег я ушла на этом счету в минус, но теперь долг был покрыт. Я перевела немного средств на личный счет, чтобы погасить долг и на нем, ну и чтобы иметь кое-какие карманные деньги. Когда с этим было покончено, на бизнес-счете лежало пятнадцать тысяч и еще около пяти — на личном. У меня еще никогда в жизни не было такого количества денег. Я оплатила через «ПэйПал» почтовые услуги своего провайдера, а затем положила небольшую сумму на телефон и смогла наконец получить сообщения от моего агента о том, что деньги поступили и их переводят мне на счет. Он писал, что волнуется, потому что я так и не ответила на его письма о предложении написать очередную книгу, и спрашивал, не сержусь ли я на него за то, что он сам подписал за меня контракт. Еще он интересовался, не стоит ли нам встретиться и обсудить наши нынешние и будущие проекты.

Я собралась было написать ему ответ, но тут снизу кто-то начал скрестись, сердито и настойчиво. Беша часто нечаянно закрывалась в ванной и потом скребла когтями дверь, чтобы я пришла и выпустила ее. Но когда я подошла к ванной, дверь оказалась открытой: Беши там не было. Я спустилась на первый этаж и обнаружила ее спящей на диване, а скребущиеся звуки стихли.

Если моему терьеру дают кусок черного сухаря в момент, когда он не голоден (я слыхал и о других подобных примерах), то он сначала швыряет его и треплет, точно это крыса или другая добыча; потом он несколько раз катается по сухарю, как по падали, и наконец съедает его. Похоже на то, что ему нужно придать куску воображаемый вкус; чтобы добиться этого, собака действует по привычке так, как будто сухарь — живое существо или имеет запах падали, хотя она лучше нас знает, что это не так.

Около десяти часов вечера раздался телефонный звонок. Это был Джош.

— Ты не могла бы приехать к папе? — попросил он. — Кристофер тут, и он не в себе.

Так вот где он.

— Что случилось? — спросила я. — Почему он не в себе?

— Милли переселяется к папе. Ты можешь приехать?

— Да, конечно. Увидимся.

Я заправила машину, купила две бутылки антифриза и, вылив одну из них в радиатор, поехала по полосам в Тотнес. Мои руки, совсем не похожие на большие мужественные ручищи, нарисованные на бутылке с антифризом, пахли автомобильным двигателем. Ночью по полосам вообще можно ехать очень быстро, потому что там кромешная темнота, и огни встречных машин видны за много миль. Правда, следует остерегаться ночных животных и пешеходов с фонариками. Но в тот раз я не разгонялась. Я ехала с такой скоростью, с какой обычно езжу днем. Стояла прекрасная ночь, чистое черное небо было усеяно тысячами звезд. Конечно, все звезды, которые я видела, давным-давно умерли, если только мы не жили во Втором Мире. А в таком случае какими бы они были сейчас? Снова живыми? Придуманными кем-то? Фоном для героических путешествий давно умерших людей? Впрочем, в ту ночь не так уж и много я размышляла о звездах. По ночам на полосы из-за деревьев с обочины выскакивали барсуки. Я подумала: интересно, каково это — оказаться в семье барсуков? Если бы сейчас у меня сломалась машина и я заползла к ним в нору, они бы меня приняли? Очень может быть, что в конечном итоге Кристофер и его семья забудут, что ждали меня. Но я, конечно, туда приеду и уж как-нибудь все улажу. Кристофер будет рад, что я пришла ему на помощь, он увидит в этом драматическое проявление моей любви, а потом я расскажу ему про деньги и про то, что теперь мы можем перебраться на ферму, и тогда он обрадуется еще больше. Вдруг я почувствовала, что мне катастрофически не хватает воздуха: пришлось даже съехать на обочину и остановить машину. Я выключила фары и несколько секунд просидела в полной темноте. И тут мне стало ясно: я не буду говорить ему про деньги. Скажу, что получила немного, самую малость. А остальное содержимое своего счета оставлю в секрете. Никакой фермы не будет.

Отец Кристофера Питер жил в Тотнесе в просторной квартире над принадлежавшим ему вегетарианским кафе. Джош все еще обитал на отцовском чердаке, в безупречно квадратной комнате, с бесконечными стеллажами, где стояли тщательно подобранные по высоте книги, ударной установкой и идеально чистым письменным столом, на котором лежал один лишь белоснежный ноутбук. Остальная квартира занимала два этажа, на обоих — покрытые лаком и застеленные коврами деревянные полы, и еще очень много всего — украшения на стенах, растения, скульптуры, а теперь, приехав, я обнаружила тут еще и арфу, очевидно принадлежавшую Милли: она возвышалась посреди похожей на пещеру бордовой гостиной.

Дома был только Питер. Он провел меня внутрь через кафе и теперь стоял рядом с арфой, растерянно запустив пятерню в копну своих кудрявых седых волос. Он уже поблагодарил меня за визит, а теперь спрашивал, рассказал ли мне Джош, что тут произошло.

— Только в общих чертах, — ответила я. — А где Кристофер?

— Они уже в больнице. Джош повез Кристофера на машине.

— В больнице?

— Кристофер поранил руку. По-моему, довольно серьезно.

— Как же?..

— Ударил кулаком по стене.

Питер отвел глаза и коснулся арфы.

— Милли тоже уехала.

Я уже ничего не понимала.

— Тоже в больницу?

— Нет. Просто уехала. Не знаю куда.

— Но ведь она вернется?

— Я не знаю.

Он пожал плечами, и, казалось, все его тело вдруг обмякло, будто на пол опустили мешок, из которого только что вытряхнули все содержимое. Прошло еще несколько секунд, прежде чем он сказал:

— Тебе, наверное, стоит тоже поехать к ним в больницу?

— Наверное, да. Вы тут справитесь?

— Думаю, это надолго: в травматологии всегда очереди. В прошлый раз, когда я возил туда Джоша с его ногой, мы пробыли там часа три. Я забыл спросить, есть ли у них мелочь для автомата. Джош всегда очень много пьет, когда волнуется.

Питер еще некоторое время рассказывал, как долго можно простоять в очереди на рентген и как они с Джошем еле дождались рентгена в прошлый раз, строил предположения, будет ли ночью очередь короче, чем днем, и еще говорил, что Кристофер теперь не сможет работать из-за сломанной руки. Все это время он держал руку на арфе и однажды провел пальцем по одной из струн — так нежно, что она не издала ни звука.

— Что же все-таки произошло? — спросила я, когда он наконец замолчал.

— Наверное, мальчики сами тебе расскажут. Кристофер расскажет. Я нисколько не удивлен, но очень устал от всего этого и уже не в силах что-либо понять.