Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

И пока она шла со стеблями и яркими бутонами в объятиях, ей послышалось чье-то хихиканье, приглушенное закрытой дверью. Она догадалась, кто это, по тону веселья. Она ведь распорядилась, чтобы камеристка ждала ее помочь с цветами. Никого в доме эта обязанность не привлекала, но не потому, что была неприятной, а потому, что герцогиня все время и до конца оставалась такой категорически безмолвной и такой сурово красивой. Фигура Афродиты, глаза Афины.

Она остановилась у дверцы бельевого чулана.

– Кара? – сказала она. – Это ты?

Дверь стремительно открылась, и появилась камеристка с порозовевшим от хихиканья лицом и глазами, широко открытыми из-за страха перед тем, что могло произойти. Она что-то старательно прятала за спиной.

Герцогиня удивилась: обычно на Кару можно было положиться. Она протянула руку за спрятанным предметом и сказала своим серьезным размеренным голосом:

– Ты забыла про цветы, Кара?

– Да, ваша светлость, – смиренно сказала камеристка. Предмет перешел от нее к герцогине, словно в тайном рукопожатии.

– Принеси другую вазу, – сказала герцогиня. – Та, что на столе, слишком мала. Принеси майолику.

Камеристка стремительно застучала башмаками вниз по ступенькам. Герцогиня подавила вздох и посмотрела на то, что отобрала у своей камеристки.

Это был памфлет. Новая причина удивиться. Кара умеет читать! По какой-то причине, пока она смотрела на контрабанду, а башмаки камеристки все еще стучали по ступенькам вниз в подвал, сердце у нее забилось сильнее. Почему? Она прочла заголовок: «Еще Эпизод из Дальнейших Великих Приключений некоего Дон Кихота из Ламанчи». А, да. Она что-то слышала, будто почти все студенты в университетах пренебрегают занятиями ради самых последних эпизодов этого комического романа. Ну, ее он не рассмешит. Как и все прочее. Но почему сердце у нее так колотится? Потому что нечто, связанное с литературой, могло внести веселость в жизнь служанки. А, да, именно об этом сердце так быстро и предупредило ее крохотным секундным спазмом – каким образом нечто, имеющее подобный вид, может одновременно дышать такой беззаботностью. Но памфлет? Она поглядела на листы в руке, на дешевую, но четкую печать. Слишком ничтожно. Придется его отобрать. Кару можно похвалить за то, что она выучилась грамоте, но не за то, что она приносит в дом подобное.

Так продолжалось отрицание, которое еще больше забаррикадирует ее сердце от ее души. Миг примирения противоположностей миновал. Послышался стук колес, хрипение лошадей, налегающих на постромки. Маркиз приехал, а цветы еще не поставлены. Внизу лестницы появилось розовое лицо Кары.

Со своего места Кара увидела в вышине чарующе прелестную женщину с руками, полными цветов. Глаза, когда они опустились к ней, ни на йоту не пригасили впечатления чего-то безупречного, сочетания печали и власти над собой. А солнечные лучи, бьющие сквозь стеклянный купол, очертили ее фигуру ореолом предвечернего света. И тут богиня сказала ей:

– Маркиз приехал, проверь, готова ли его комната.

Возьми, – она протянула цветы, – мы найдем для них время попозже.

Кара послушно взбежала по лестнице, чтобы взять цветы. Когда она вновь взглянула на свою госпожу, ее лицо было спрятано, затемнено избытком света позади нее, его укрывала тень. Непостижимое – еще один лик богини. Она повернулась с цветами, чтобы снова сбежать вниз.

– Кара, – сказала ее госпожа, – о другом мы поговорим позднее. Придешь ко мне в спальню после вечерних молитв.

Кара испуганно покраснела.

– Да, ваша светлость, – сказала она и бессмысленно добавила: – Благодарю вас.

Когда Кара ушла, герцогиня повернулась к оконцу над диванчиком, чтобы взглянуть на двор перед крыльцом. Она ждала увидеть груды багажа и хлопочущих измученных слуг, которые всю дорогу цеплялись за раскачивающуюся крышу кареты или сидели форейторами на лошадях, скорчившись от взлетающих камешков и комьев грязи. Порой по приезде они проделывали с багажом всякие непотребства, особенно если думали, что на них никто не смотрит.

Однако за окном подобной суеты она не увидела. И тут же вспомнила. Маркиз редко путешествовал с такой свитой. Для достижения политических целей он предпочитал ездить быстро и налегке. Иногда при всех своих богатствах он, чтобы не терять времени, заимствовал чужой плащ. Следовательно, он уже на нее нацелился. В ней что-то заволоклось тучами: он был опасным человеком и требовал особого обращения. Он будет искать ее, тщательно обыскивать дом и пощадит разве только ее спальню. А может быть, и нет. Она вспомнила, что он обходится почти без сна. Значит, отдых, уединенность, тихий мир – все, столь необходимое для ее духа, для него лишь иллюзии. Возможность сравнения ее заинтересовала.

Затем ее обожгла настоятельная мысль о непосредственной близости маркиза. Божье проклятие на всех мужчин, подумала она, за их потребность в насилии, за их громкие голоса и незрелость, за их болтающие языки и за их неутомимую похоть.

Слово «похоть» показало ей, что ее рассудок обернулся против нее. Она быстро пошла по коридору. Первоочередной ее целью было встретиться с Дениа в нейтральном месте. Гостиная в блеске солнечного света поможет ей встретить одного из самых хищных мужчин империи. Она будет читать книгу, и ее молчание и спокойствие хотя бы создадут иллюзию безмятежности, пусть ее внутренний мир и затемнился при мысли о парировании хитрых ухищрений маркиза.

Но задуманной передышке сбыться было не суждено. Лакей только-только открыл перед ней дверь, она потратила всего секунды, созерцая свет, играющий на симметрии полок и на статуэтках, и уже раздался перестук мощных каблуков маркиза. Позади нее скрипнула распахиваемая дверь, и когда она обернулась, возможно, с одной из самых прекрасных улыбок в империи, в комнате уже обреталась смуглая физичность маркиза. Он уже завладел ее рукой, уже пометил изящные пальцы бессовестными губами, отвесил надлежащий поклон и все это время каким-то хитрым манером не спускал с нее глаз.

– Вы неизменно прекрасны, – прожурчал он и шершаво погладил ее руку. Это бесстрастное прикосновение показалось ей странным. Она улыбнулась и отняла пальцы.

– Добро пожаловать, ваша светлость, – начала она, отходя к одному из диванов, – комната для вас приготовлена. Возможно…

– Государственное дело – вот причина моего визита, – перебил он. – Вы должны извинить меня, если мои манеры принесены в жертву неотложности.

Избавив себя от необходимости соблюдать деликатность, он раскинулся на диване и посмотрел на герцогиню с улыбчатым благодушием.

Герцогиня все еще стояла, поражаясь его неучтивости. Затем грациозно села напротив и присоединилась к нему в молчании, которое сначала было вежливым, а затем превратилось в поединок характеров. Благодушный взгляд маркиза ни на секунду не отрывался от ее лица. И с каждой секундой выражение этого взгляда из попытки обрести общий язык все больше превращалось в надменную усмешку завоевателя. Однако герцогиня, окруженная лучшими умами всех веков в переплетах бережно хранимых книг, и статуями, и античными статуэтками, выдерживала его взгляд с невозмутимостью, готовой позаботиться обо всех его нуждах. То есть если это были нужды человека благородного.