Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

Он подумал о своей любовнице, актрисе по имени Микаэла, и поддельных драгоценностях, в которых она выходила на сцену. Они блестели искусственностью, а не подлинностью. Во время представления жар ее тела добавлял блеска фальшивым бриллиантам. И он знал, чтобы обеспечить стихам успех, он должен полагаться на нечто подобное, на чье-то жаркое влияние. Обе книги предназначались для преподнесения. Одна – новому императору, другая – герцогине, дружба с которой была совсем новой. Книгу императору доставит курьер с подобающе почтительным письмом. И он уже на пути к дому герцогини, где сам преподнесет ей сборник в дар. Как-никак написан он для нее. На это он успел намекнуть – проводя выбранную политику, он использовал свои стихи для проверки своего влияния.

Преподнести ей стихи будет нелегко, она не приемлет лести. Но он знал, что это толкнет клоачные умишки при дворе заподозрить, раз стихи предназначаются ей, самой красивой вдове в империи, – значит они любовники. На одном этом он сумеет далеко продвинуться. Намек может приблизить многие цели. И если ему не дано заполучить ее вживе, так он насладится ею в сплетнях и домыслах. Книга, он знал, покорила бы любую другую женщину, стоило бы ей получить сборник. И то, что она остается недоступной, – ее потеря. Для него их краткая дружба завершилась, едва она, даже не сознавая того, дала ясно понять, что ему никогда не стать ее любовником. Какая-то решимость в ее характере, что-то в ее тоне, равнодушие ко всем формам лести. Исчерпывающие сигналы. Иногда он ругал себя: почему он раньше не понял, что это было желание, удовлетворить которое он не сможет. Их дружба для него стала мертвой, однако оставалась живой для нее. Обман, достойный смакования. Она ценила его и опекала как образчик юного растущего таланта. Сборник, их дружба, его визит – это были ухищрения. Его поведение с Роблсом, внезапный тон убийцы – это был характер. Онгора редко не одерживал верха – его обманчивое обаяние и быстрый ум обычно расчищали ему путь. Но быть разоблаченным так скоро! И ремесленником! Стерпеть это было никак нельзя. Да еще когда дело касалось его желаний! Ведь жена Роблса была доступна, он в этом не сомневался. Он же может услужить в том, на что старый дурень вряд ли способен. Она сойдет для дневного отдыха, когда ее безмятежная глупость будет гармонировать с часами истомы. А Микаэла, его неистовая любовница, – для ночных приключений. А герцогиня? Время, подумал он, черпая оптимизм из их приближающейся встречи, вполне может ее разоружить.

А муза? Она его оставила, как некоторые ветра оставляют ландшафты, лишенные чернозема, спаленные в пустыри. Он ощущал во рту вкус этой утраты. Его преследовал ночной кошмар, в котором придворные драматурги и поэты пренебрежительно читали его стихи, громко смеялись над предсказуемыми рифмами, презрительно фыркали над романтичными излияниями, саркастически спотыкались на кружевном – слишком кружевном – размере. В этом кошмаре он был человеком, который зримо ежился, когда кто-то смеялся, превращался в надувшего губы ребенка. Затем финал этого гротеска: император, часто повторявший, что он самый незначимый поэт в Испании, сдергивает с него панталоны и говорит всему собравшемуся двору, что его гениталии на редкость крохотные и их ничего не стоит убрать вовсе. Придворные приближаются, словно бы для того, чтобы немедленно проверить действием, так ли это, и он просыпается, весь липкий от паники, извиваясь в предчувствии мучений.

И всякий раз после такого кошмара он, неведомо для себя, но неизбежно, затевал с кем-нибудь ссору, чаще набрасываясь на слугу, и находил способ причинить им боль. Несколько раз ему приходилось драться на дуэли. И тогда, если знал, что выйдет победителем, он бывал очень опасен.

Эта ярость хорька в данный момент оставалась хорошо упрятанной. Краткая стычка с Роблсом позволила ему распухнуть от удовольствия. Он получил книгу, надул печатника и сейчас едет, чтобы преподношением герцогине укрепить свою репутацию. Он остановится на минуту в пути и напишет посвящение ей. Если книга заслужит внимание императора – хотя не стоит забывать, что десятки таких произведений будут появляться при новом дворе каждый месяц, – тогда, быть может, за вымучиванием этих маленьких виршей последует новое назначение. А просто писать их стоит крови. Но год-другой на каком-нибудь полученном от монарха посту заживят раны, пока кровоточащие. Ну а теперь вперед, к герцогине, где, раз уж мне не удастся залезть к ней под юбки, подумал он, я соблазню ее тщеславность.

Позднее Онгора высунул свою тщательно прибранную голову в окошко, и когда его карета свернула на подъездную дорогу к дому герцогини, он обозрел карету Дениа с древним гербом в пыли накаленных дорог.

Очень удачно, подумал Онгора, с отработанной грацией выходя из кареты. Маркиз хотя и опасный человек, но продавец влияний. Если он сумеет приобщить себя к репутации герцогини, быть может, маркиз вспомнит о свободной вакансии при дворе. Или даже создаст ее.

Онгора внимательно рассмотрел карету маркиза. Из предусмотрительности, выглядывая хоть что-то, что могло бы поспособствовать его счастливому случаю. Внутри не осталось ничего – только пряный запах духов маркиза и субстанция его махинаций, след какого-то густого электричества.

Пажи Онгоры, похожие на мальчиков Караваджо, встали, вытянувшись, на крыльце дома. Он нетерпеливо отмахнулся от них.

Почему маркиз здесь, размышлял Онгора, не считая визита к герцогине, которая, как знали все, была самой красивой женщиной в империи и которая, как знал каждый мужчина, пытавшийся завоевать ее, была так же недоступна, как лазурь небес. Но, быть может, маркиз этого не понял. И, продолжал размышлять Онгора, маркизу будет все равно, ведь его похоть была точно нос морского клиппера, готового войти в любой порт с любым грузом. Воображение Онгоры тут же нарисовало его с маркизом дуэль, содрогающуюся сталь их клинков, а герцогиня увещевает их среди своих доразбитых статуй. Но затем, сообразил он, маркиз же путешествует только с какими-либо политическими целями. И значит, он здесь, чтобы усилить свое влияние и власть при дворе. Он ведь знает, неслись мысли Онгоры, что герцогиня будет вынуждена предоставлять свою Академию к услугам двора, где бы двор ни находился. И значит, у маркиза есть какие-то сведения для тех, кто притягивается к сфере нового императора и готов, подобно голодным карпам в фонтане, кормиться, едва представится случай. Из чего следует, заключил Онгора и прикусил губу, что при дворе уже создан новый пост. Вот и еще одно доказательство, какой удачный ему выпал день.

И тут его честолюбие взыграло, потому что отличной выделки двери дома растворились, и его пригласили войти.