Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

Сервантес засмеялся.

– И так мы оба одержим победу над ним! Но почему с помощью обуви? – сказал он. – Каким образом новые сапожки убедят Роблса?

– Его жена, которая, как тебе ведомо, куда великолепнее, чем следовало бы допускать Богу, часто бывала откровенна со мной. Она моя союзница во вражеском лагере, так как Роблс предан деньгам и не способен увидеть меня как равного в делах. Но я-то знаю, что она всего лишь на волосок от того, чтобы стать женой, какую только можно пожелать, да только он меланхолик и не представляет себе, что способен нравиться ей, и мучается из-за многочисленных пустоголовых юнцов, которые преследуют ее глупыми глазами и жуткими стишками…

– Не забудь сделать вдох, – сказал Сервантес.

– …а ей всего-то требуется от него правильный подарок и твердые заверения в любви. Но особенно она страждет новых сапожек, и вот они-то – экстравагантная роскошь, которая в бюджет Роблса не укладывается. – Педро подмигнул. – Внушить ей эту идею ничего не стоит, и Роблсу на нее намекалось уже много раз…

– И каждый раз он указывает тебе на дверь, – сказал Сервантес.

– …и каждый раз он указывает мне на дверь, но идея продолжает шмыгать у него в голове, точно лиса вокруг курятника.

– Так у нас есть план? – спросил Сервантес.

– А у собаки блохи, – сказал Педро. – Я немедля свяжусь с моими деловыми напарниками, чтобы подыскать эти сапожки. Подобное высшее усилие с моей стороны, связанное с необходимостью выдержать много переговоров и поглотить большое количество пива, произведет на Роблса такое впечатление, что он сочтет его сверхъестественным наряду с другими знамениями, божествами и бог знает чем еще, возникающим из воздуха.

– А я начну писать шутливое предисловие к книге, насмешку над всеми ученейшими предисловиями, которые никто не способен прочесть, – сказал Сервантес. – Оно разделит мир между юмором и его хулителями. – Он поклонился Педро. – Так прощай же пока, о несравненный меняльщик, герой браконьеров и неимущих!

Педро поклонился в ответ.

– Я приветствую тебя как лучшего наихудше приспособленного писателя эпохи! Да воняет моя хвала в твоих ноздрях, когда сегодня вечером ты начнешь строчить пером по бумаге!

И вот так, смеясь, они расстались до следующей встречи.

Педро возвращался повидать Сервантеса после односторонней беседы с сонным браконьером, чье мышление носило ночной характер, и, свернув в улочку, увидел остановившуюся карету. Когда он подошел ближе, кучер свесился с козел и спросил:

– Не скажешь, какой дом принадлежит, как бишь его, Мигелю Сервантесу?

– Найти его легче легкого, – сказал Педро. – Где услышишь шум свары и лязганье кастрюль, это он и есть.

– Ты его знаешь? – спросила герцогиня из нутра кареты.

Педро пришел в восторг. Таинственная карета с таинственным голосом! Он попытался заглянуть в окошко, но кучер оттолкнул его кнутом со словами:

– Веди себя пристойно.

– Я колеблюсь, что ответить, сеньора, – находчиво сказал Педро, – пока не знаю причины вашего вопроса.

В карете послышался шелест юбок.

– С какой стати это тебя касается? – спросила герцогиня.

– Я Педро, деловой партнер Мигеля Сервантеса, – сказал Педро, свирепо глядя на кучера.

– Удачная встреча, – сказала герцогиня. Дверца кареты открылась.

Педро с энтузиазмом забрался внутрь, пылая оптимистической уверенностью, где всякий другой испытал бы робость. Обладательница таинственного голоса сидела напротив, раскинув по сторонам пышные юбки.

– Вам должно быть известно, что как герцогиня я поддерживаю литературную Академию, о которой ваш деловой партнер Сервантес, без сомнения, слышал.

Педро разинул рот. Она протянула ему руку.

– Если я поцелую вашу руку, – сказал Педро, – она вернется к вам запачканной.

– Решайте сами, – сказала герцогиня. – Я в перчатках.

Педро поцеловал ее руку и залюбовался кружевом перчатки.

– Когда вы вернете мне мою руку, – сказала герцогиня, – мы, полагаю, могли бы поговорить о вашем друге Сервантесе.

Педро выпустил ее руку и сказал:

– Согласно тому, что я слышал последним, вы ему враг, вы противостоите ему, и, возможно, будет лучше, если я вам ничего не скажу. Знай я, кто вы, так не сел бы в вашу карету.

– Причина, почему я сердилась на него, исчезла, – сказала герцогиня, – как и моя иррациональность. После разговора с печатником Роблсом я поняла положение вещей гораздо яснее.

Педро испустил презрительное фырканье.

– Вы узнали бы куда больше, если бы поговорили с химерой на крыше собора, – сказал он едко. – Даже среди нетопырей отыщутся люди получше.

Герцогиня засмеялась:

– Ваши деловые отношения натянулись?

Педро скорбно покачал головой:

– Он не хочет печатать книгу. Из чистого упрямства, и для оправдания ссылается на наемного убийцу.

– Возможно, я сумею помочь, – сказала она, – если встречусь с Сервантесом.

Он поглядел на ее наряд и сказал:

– Ему следует прийти к вам. Иначе, стоит вам войти в его двор, взволнуется весь околоток, залают собаки, его домашние затеют с вами свару, много времени и расстояний будет потрачено впустую, прежде чем вы его разыщете.

– Рада, что вы так деликатны, – сказала она. – Так почему бы вам не привести его сюда?

– Если он проснулся. Ведь обычно в эту пору дня он спит. Хотя, сдается мне, это вовсе не сон. Он умирает каждое утро, после того как проработает пером всю ночь напролет. И просыпается, только если муза ткнет его под ребро и скажет: «А ну-ка встань, и за работу!» Или я нанесу ему визит и принесу деньги. – Он конфиденциально наклонился к герцогине. – Про деньги ему не упоминайте! Он их стыдится.

Герцогиня улыбнулась.

– Напротив, – сказала она, – стыдиться должно мне. Я хотя бы выйду, чтобы поздороваться с ним.

Педро первым выскочил из кареты и остановился, чтобы помочь ей, однако кучер занял более удобную позицию и оттеснил его. По какой-то причине Педро вместо того, чтобы сразу броситься в дом со своей вестью, задержался, глядя, как она выходит из кареты. Она протянула руку кучеру, одновременно чуть приподняв юбки. Ее взгляд обратился на него, ничего не выражая. Он повернулся и поспешил в дом.

Первым из дома появился не Сервантес, а его домашние, любопытствуя посмотреть на такую высокородную даму в бедном квартале, и столпились у входа во двор. Через какое-то время вышел Сервантес, сказал им несколько слов и направился к герцогине. Она смотрела, оценивая его по-новому. Высокий мужчина с выправкой солдата. Стоит мне посмотреть на мужчину, подумала она, и я сравниваю его с моим мужем. Или, вернее, на мужчину, чьи достоинство и манера держаться напоминают его благородно-энергичную осанку. Когда он стоял, вспоминала она мужа, то главенствовал. Верхом ли на боевом коне, меряя шагами ступенчатую протяженность сада в их библиотеке, или вступая на низкую ограду парка и поднимая меня к себе. Что-то от грации мужчины, продолжала она, чья жизнь была действием.