Григорий Каковкин - Мужчины и женщины существуют

— Куда?

— Куда все евреи уезжают.

— А вы хотели бы, чтобы я уехал?

— А мне все равно, Аркадий Моисеевич, — сказала Тулупова и посмотрела на своего нового знакомого с интересом. — Лишь бы вы были счастливы.

“Я чувствую, это может затянуться”.

— Я хотел бы уехать, но в Париж, а меня не выпускали.

— Вы знали какую-то военную тайну, и вас не выпустили, когда всех выпускали…

— Нет, — жалобно произнес Аркадий Раппопорт.

— Что нет?!

— Нет, вы не так поняли.

— Что я не так поняла?

— Ну, в общем, я не могу ездить за границу…

— Денег нет?

— Не в этом дело.

— А в чем?

Аркадию не хотелось ничего рассказывать, и мать его просила быть хитрее, когда он идет встречаться с женщинами. Но врать Аркадий Раппопорт не умел с детства, ему пришлось признаться.

— Людмила Ивановна, у меня пятно в биографии. Я сидел…

— Как? — не очень поняла Тулупова и еще раз осмотрела всего нового полосатого цветного друга, который и сейчас смотрелся как цыпленок в инкубаторе.

— Я сидел по молодости.

— Где? В тюрьме? — не поняла Тулупова.

— Сначала в тюрьме, а потом в колонии. Всего полтора года, вернее, год восемь месяцев и семнадцать дней.

— И что вы такое натворили, Аркадий Моисеевич?

Людмила тяжело вздохнула и подумала о том, как бывают обманчивы первые впечатления.

— Мы шапки с прохожих снимали.

— Какие?

— Пыжиковые.

— Зачем?

— Просто так. Мне было шестнадцать лет. Я был дурак дураком — нас было трое. Мы и не думали ничего, а оказалось — разбой. Один сбежал, а мы с Сергеем сели.

— Извините, — сказала Тулупова, когда они прошли несколько метров молча, и она почувствовала, что встреча как-то не так поворачивается, не те слова произносятся, что она как-то излишне груба с этим взрослым еврейским мальчиком, отсидевшим почти два года за какие-то шапки-ушанки, которые сегодня никто и не носит.

— За что, извините?

— А фотография, — вспомнила снимок с сайта Людмила. — А фотография с Эйфелевой башни? — еще с какой-то надеждой на ложь переспросила Тулупова.

— Фотошоп. Я сам себя поставил, — ответил Аркадий. — Там же, видели, башня вся уместилась и я.

— А я дура поверила.

— Я отсидел меньше полсрока и там, на зоне, начал французский изучать.

— Там? — уточнила Тулупова.

— Да. Чтобы ни о чем плохом не думать, отец посоветовал заниматься чем-нибудь тупым. Он приехал в зону и посоветовал. Я начал французский…

— А почему не английский? У меня дочь все учит-учит и никак.

— Потому что там, в библиотеке, все было для этого: два словаря, русско-французский, французско-русский, и учебник-самоучитель к тому же. Английский я в школе изучал, я его знал неплохо. А сейчас лучше французский знаю.

— Мне языки никогда не давались. Так, на жалость преподавателей брала — двое детей. Они мне ставили зачеты в институте культуры.

Тулупова удивилась тому, как все быстро и просто рассказано, слова легко нашлись, и теперь, кажется, она все знает про этого нелепого, моднящегося мужчину, ищущего любви: лагерный французский, сын академика, еврей, холостяк, поломанная жизнь. Она представила его в серой зэковской одежде, с какой-то нашивкой с номером и фамилией на груди, представила, как старый академик, непременно в очках, приезжает на свидание в зону, потом посмотрела еще раз на потертую клетку его пиджака и вздохнула.

— Я вас нагрузил? — спросил Аркадий. — Вы есть не хотите?

Несколько кафе, куда они заходили по пути, были с очень высокими ценами. Людмила их сразу отметала — “мне не нравится”, ей не хотелось, чтобы он платил последние деньги. Она почему-то была уверена, что у Аркадия их нет. К тому же считала, что это первая и последняя встреча — зачем ему тратиться, дальше она себя рядом с ним не видела. Тулупова думала о том, что удивительно ничего невозможно написать о себе — пишут на сайте открыто, откровенно, но все равно идет какая-то игра втемную. Вот рядом мужчина, про которого она может через час-два знакомства рассказать в нескольких точных словах всю его жизнь — и словесная игра в анкеты о себе распадается, как детская ложь. Они одногодки. И теперь кажется поразительным, нелепым, что где-то в параллельном Червонопартизанску мире в благополучной московской еврейской семье вырос такой мальчик. Может быть, специально для нее рос? Он теперь стесняется, смотрит на ее грудь ошалелыми глазами — этот мужской взгляд она улавливала с точностью радара — и она вправе решить, брать его с собой в поезд или оставить одного на перроне. Как в жизни бывает все ясно. Человек живет-живет, тратит время, мучается, сидит в тюрьме даже, а потом встречается с другим незнакомым человеком, и вся его жизнь умещается в десяток коротких предложений, в сущности, в один абзац.

— Вот, это то, что нам надо, — сказала Тулупова, когда увидела на противоположной стороне улицы, с торца, неприметную вывеску “Чебуречная”.

— Нет, Людмила Ивановна! Нет, это нам не годится, — взмолился Аркадий. — Если я маме скажу, что мы были в чебуречной…

— Слушайте, Аркадий, никакая я не Людмила Ивановна, я — Мила. Все, игру в имена-отчества — закончили. Аркаша, это место для нас.

Когда они зашли в чебуречную, Тулупова на секунду пожалела, что она так опрометчиво сказала: с распада СССР тут не изменилось ничего, круглые столы-стойки, покорная очередь из угрюмых мужчин к буфету, тяжелый, жареный воздух. Людмила приметила свободную стойку в углу, у небольшого окна, самое романтическое здесь место, и краем глаза следила, чтобы никто не занял.

— Что взять? — спросил Аркадий, пристраиваясь в очереди.

— Что-что?! Что и все — чебурек и водки. Пятьдесят грамм — мне. Вы можете взять сто. Я пошла занимать столик.

Аркадий среди серо-синего мужского люда смотрелся, как ощипанный попугай из зоопарка, случайно залетевший в клетку к воробьям. Водку разливали в белые, непрозрачные пластмассовые стаканчики, горячие чебуреки оставляли жирные пятна на картонных одноразовых тарелках, мерный гул разговора с вкраплениями крепкого мата пресекала кассирша, выкрикивавшая из-за кассы:

— Не ругаться, не ругаться…

Аркадий сначала говорил о французском вине, после об истории бистро во Франции и в России и расспрашивал о ее детях, о Сереже и Кларе, она отвечала не задумываясь, как зовут, где учатся, чем увлекаются.

“Зачем эти вопросы? Но если хочешь — пожалуйста”.

— Говорят, водка не бывает плохой, — сказала Тулупова, поднимая пластмассовый стакан и прерывая поток “почему” и “как”.

— Ее бывает только мало, — поддержал Аркадий, он тоже знал эту пошлую присказку.

Выпили.

— Людмила Ивановна, — начал Аркадий и тут же поправился. — Мила, а зачем вы на сайте, что вы там делаете, зачем? Вы такая, у вас должно быть столько…