Фарид Нагим - Земные одежды

Возле церкви много машин. Люди шли украшенные заиндевелыми нимбами платков и капюшонов.

Димка ожидал увидеть ее в строгом, классическом одеянии монахини — суровую, со стиснутым лицом, а Ивгешка была в косынке и рабочем халате синего цвета. Она похудела, запали глаза и обозначились скулы. Но под челкой, убранной простой заколкой, открывается какая-то девчоночья безмятежность лба. А лицо в чистом и теплом сиянии, точно защищено тончайшими скорлупками небесного скафандра, едва видимого. Нежный, лакированный блеск крылышек носа и краснеющих пятнами щек, губ, подернутых красноватой пленкой. Димка понимал, что никогда и нигде больше оно не будет таким красивым, как сейчас. Так оссиянно красива девушка может быть только под защитой церкви. И он один из тех счастливчиков, что застал этот момент и насладился почти эфемерной, иконописной красотой невесты Христовой. Все сошлось: чудо расцветающего дня, сияющая, ажурная роскошь храма, красота девушки, и в Димкиной душе просыпалась новая радость.

— Здравствуй, Ивгешка.

— Здравствуйте.

В первую секунду она обрадовалась родному лицу, и Димка замер, он видел, что она напряжена, смущена и готова отпрянуть в любую минуту.

— Как много людей тут, видимо, праздник церковный?

Она быстро и с удивлением глянула на него.

— Предпразднество Сретения Господня. Священномученика Николая пресвитера. Прощеное воскресенье, — она отступила и склонила голову. — Простите меня.

Димка вздохнул и посмотрел на нее с раздражением. Было фальшью просить прощения и прощать за то, что он с нею впервые в жизни был счастлив настолько, что возблагодарил бога за это.

— И ты меня прости, — пересилив себя, произнес Димка и вновь возликовал в этом неожиданном духовном соитии с нею.

— У тебя одежда какая-то рабочая.

— Я свешницей работаю, полы мою.

— А потом что?

— Во мне много тщеславия, гордыни, обид…

Димку раздражала эта невидимая и мощная преграда между ними. Он будто перетягивал девушку на свою сторону земную и грешную. Все телесное, разумное восставало в нем.

— Я спасаюсь здесь. Молюсь.

— Бог простит. И ты меня прости, — послышалось от дверей.

Новый поток людей хлынул в храм и разделил их. Люди были в современных одеждах, а их тени на стенах средневековые. Димка пробрался к Ивгешке, и они снова замерли в своем холодном закутке.

Димка едва утишил ликование свое, чтобы не нарушить ее настрой, не испачкать жиром своей мужской радости ее нынешнее состояние, пусть даже надуманное, девчоночье. Он огляделся — смиренное и равнодостойное божественного внимания стадо людское; свежесть и красная ярость гвоздик приятно перекликается с древней тусклостью икон; таинственно мерцают блики на сводах. Лики святых напомнили ему лицо его бабушки, и пахло очень нежно и опрятно, как у нее дома.

— Женя, я так понимаю, ты пока только думаешь? Какие-то действия еще не совершились?

— Нет-нет, я только трудница.

— Я понимаю, ты ищешь истину, смысл жизни.

Она покачала головой.

— Женя, невозможно забыть…

— Спаси бог. Ой, я вижу, Феофания злится, ищет меня!

— Сегодня уезжаю в Ченгирлау, буду старикам помогать.

— Дай бог.

— Поехали со мной, Ивгешка. Верующих много, добрых мало.

— Я посоветуюсь с духовным отцом, — тень умиления скользнула по ее лицу.

К ним подскочила молодая девушка, похожая на бабку — серое лицо, съехавшие набок тонкие губы, перекошенная фигура, пожеванная обувь, даже трудно определить, что это — ботинки, сапожки.

— Вот она где! Рясофорные трудятся в поте лица, а ты! — она с таким укором посмотрела на них, что Димка чуть не рассмеялся.

— Простите, это я виноват, — Димка не хотел ее злить, чтоб не досталось потом Ивгешке.

— Бог простит. И вы нас простите.

Он в последний раз посмотрел на эти вечно весенние конопушки на ее переносице. Феофания повернулась и потянула ее за рукав.

Церковные запахи и треск свечей уносили назад, и странно вздрогнуть и ощутить свое тело здесь и сейчас, что стоишь на ступенях, теребишь рюкзак.

— Коль, а я понял, чего ты так мучаешься сегодня! — засмеялся он в машине. — Сегодня, оказывается, день великомученика Николая… И Прощеное воскресенье. Простите меня.

— И ты меня!

— Верующих развелось, — махнул рукой дед. — Прям спасу нет!

За всю дорогу до Соль-Илецка им попалось только несколько машин навстречу. Под колесами зябко стелилась поземка. Снежные призраки змеились по асфальту, вздымались вихрями и хищно бросались за машинами. Димка понимал, что после Соль-Илецка они будут ехать в полном одиночестве.

Долго стояли у Соль-Илецкого переезда. Просвистел обледенелый кирпич локомотива, потом длинный состав, вырывающийся прямо из снежной бушующей пещеры, стискивающий пургу под колесами.

— Слушайте, а недолго ехать-то! — обрадовался Коля. — Сте-епи!

— Так это полпути всего, — удивился водитель.

— А я думал, деревня уже.

— Хоба-на, какая ж это деревня?! Это Соль-Илецк! Здесь Солерудник, всю Европу солью снабжаем!

Коля вопросительно посмотрел на Димку.

— Это соляной купол Рифейского океана, — кивнул он. — Ему миллионы лет.

— Насчет океана не знаю, но мертвое озеро есть. А Солерудник эта… ваша купила, московская, забыл.

— Батурина? — наугад спросил Коля.

— Точно. Никто, правда, ее не видел ни разу. Хоть посмотреть на алигаршу.

Дима с Колей переглянулись. Их уже не удивила эта информация. Даже наоборот, виделась некая закономерность в этом. Противно, что и здесь московские миллиардеры успели надкусить самый жирный и прибыльный кусок.

Возле красивого, “западного” шлагбаума с фонариками машину остановили.

— Территория “Солерудника”, — сказал дед. — Видят люди в машине, тормозят.

Крепкие парни попросили всех выйти из машины. На куртках охранников шевроны “ЛАЙОНС-М”, вполне возможно, что их Димка когда-то вышивал.

— По какому праву, ребята? — спокойно спросил Коля.

— Кто такие? Куда едем?

— Вот странно, да, Дим! — усмехнулся Коля. — Как только что-нибудь своруют, так сразу там охрана появляется.

— Не надо хамить! — один из них, постарше, оскалил желтые крепкие зубки.

— А вдруг вы террористы? — деловито заметил другой.

— Еще одна мулька! — усмехнулся Коля. — Это вас Батурина научила?

— Что за ком с горы? — охранник внимательно осмотрел Колю, от хвостика до “казаков”.

— Мы из Москвы, ребята, едем на родину, — заискивающе сказал Димка.

— Я не буду им ничего показывать! — завелся Коля. — Я даже не каждому менту могу документы предъявлять.

— Брось свои пидорские замашки! — презрительно скривился молодой охранник.

— Ты кого пидором назвал?! — Коля бросился к нему и схватил за грудки.