Владимир Топорков - Наследство

– Думать, думать – давно надо было думать! – прошипел он. – А теперь оба загремим!

– Почему же это оба? – ухмыльнулся Дунаев.

– А ты как хотел, чтоб я один парился?

Председатель поморщился:

– Давай договоримся, Михаил Степанович! Каждый свой ответ должен нести. Как там: Богу – богово, кесарю – кесарево, а сейчас ещё добавляют: слесарю – слесарево…

Кузьмин вздрогнул: ишь ты, умник! Ну нет, сейчас он охолонит его немного. И завхоз заговорил про шубу Елены, про то, что придётся, должно быть, сказать на суде всю правду, от начала и до конца…

– Ну и дураком будешь, – с презрением проговорил Дунаев. – Ты только представь на секунду: сажают тебя и меня на одну скамейку – и кто нас выручит, чудак? Загремишь вместе со своими фронтовыми наградами да и меня, свою надёжную защиту, завалишь. Ты мозгами пораскинь, подумай…

Если разобраться, в словах Егора есть доля истины. Но, с другой стороны, кто гарантию даст, что не забудет о нём Дунаев? Может, уже на следующий день из памяти выкинет, и тяни Кузьмин лямку, хлебай тюремную баланду.

Об этом он и сказал председателю, а тот посмотрел насмешливо, недобро хохотнул:

– Никогда не думал, что в голове у тебя мякины столько! Да какой же мне резон тебя в беде бросать? Это и не по-человечески даже, тем более – не по-родственному. Не трясись, завтра же кое-куда поеду, начну хлопотать.

И Кузьмин вздохнул, потом проговорил, запинаясь, как школьник:

– Да я ведь на твою помощь и рассчитываю только, Егор Васильевич! Понимаешь, взяли за жабры мильтоны эти…

– А из тебя и душа сразу вон?

– Ну, живот смерти боится…

– Эх ты, фронтовик!

Дунаев с нескрываемой брезгливостью посмотрел на Кузьмина и крикнул:

– Лена, что там с ужином?

– Давно готов, – отозвалась с кухни Елена. – Вас дожидаюсь.

Дунаев толкнул Кузьмина в плечо: «Пошли!»

Они выпили по рюмке обжигающе-холодной водки, и Кузьмин ожил окончательно, к вискам прилила теплота, лицо помягчело, отхлынули гнев и обида. Видать, и правда, наложил он в штаны от страха, а Дунаев – тот быстро оценил обстановку и теперь обязательно что-нибудь придумает.

Домой Кузьмин возвращался поздно, покачиваясь от выпитой водки, но на душе уже было не так тревожно. Ладно, он ещё себя покажет и сопляка этого, Дубикова, заставит попрыгать перед ним…

А Дубиков получил ордер на арест завхоза через неделю. Прокурор всё тянул, ссылаясь на занятость, но наконец сказал:

– Ну ладно, бери своего Кузьмина. Кажется, тихо пока.

Дубиков в душе чертыхнулся: так вот чего боится прокурор – огласки, шума. Интересный человек, ничего не скажешь…

Звонок в кабинете Безукладова раздался тревожный, даже какой-то раздражённый. По этому телефону, напрямую, минуя секретаршу, Сергею Прокофьевичу могли звонить только самые близкие люди: жена, дети, друзья. Сейчас был междугородный звонок, и Безукладов почему-то подумал: Дунаев, никто больше в районах не знал этого номера. Это и в самом деле был Дунаев, и его бодрый, напористый голос загрохотал в трубке:

– Здравствуй, Сергей Прокофьевич! Я не вовремя?

– Нет-нет, говори, – Безукладов плотнее прижал трубку к уху – в кабинете сидел Кудрявцев.

– Мне очень нужно с вами встретиться, – уже тише сказал Егор, и секретарь понял, что у Дунаева неприятности.

Он покосился на Кудрявцева, буркнул:

– После обеда устроит?

– Конечно.

– Ну тогда жду.

Егор появился ровно в два часа. Безукладов предполагал увидеть его растерянным, встревоженным, но Дунаев вошёл в кабинет по-солдатски энергично, крепко пожал руку, и секретарь обкома понял, что этот человек умеет владеть собой. Егор начал внешне спокойно рассказывать о Кузьмине, о его аресте, и только мелкая дрожь в руках выдавала его волнение.

Вопреки предположениям Безукладова, дело казалось пустяковым. Он поднял трубку, позвонил генералу в управление внутренних дел, попросил его завтра зайти, а потом спросил:

– Ну что, доволен? Может, ещё прокурора подключить? – И, не дожидаясь ответа, нажал кнопку селектора и попросил секретаршу вызвать прокурора на пять часов вечера. – Теперь успокоился?

Они поговорили немного о колхозных делах, и Безукладов вдруг подумал: а не сам ли Дунаев влип в эту историю? Спрашивать в лоб не хотелось, и тогда он заговорил о председателе райисполкома Трофимове, о том, каким неудачным, политически незрелым работником тот оказался, и будто невзначай бросил:

– А как ты посмотришь, если я на его место твою кандидатуру предложу?

Егор думал недолго, мотнул головой:

– Я что, солдат, как скажете, так и будет.

Безукладов опять нажал кнопку селектора, повысив голос, крикнул:

– Помнишь, Кудрявцев, я тебе в прошлый раз о Трофимове говорил?

– Помню, – прохрипело в ответ.

– Так вот, есть одна дельная мысль… Ты Дунаева из Осинового Куста знаешь? По-моему, самая подходящая кандидатура, а?

Ещё минут двадцать они беседовали о разных проблемах, но в мозгу Егора билась одна мысль: ай да молодец Сергей Прокофьевич! Всё понял! А ведь и правда, самое время уходить из Осинового Куста. А тут и не просто так, а на повышение!

Но вдруг Кузьмин расколется, ляпнет что-нибудь лишнее? Однако, вспомнив, как по-собачьи преданно смотрел на него завхоз в последнюю встречу, подумал: нет, не станет. Да и не даст в обиду Кузьмина Безукладов. Его власти вполне хватит, чтобы от тюрьмы Михаила Степановича спасти.

Домой Дунаев возвращался под вечер. За городом в посадках высились сугробы, но что-то в природе уже напоминало о том, что скоро придёт весна, и эти холмы, закрытые сейчас снегом, оживут, заискрятся ручьями, зазеленеют травой, зажелтеют одуванчиками.

Дунаев улыбнулся. Впереди была новая жизнь и спокойная руководящая работа. Всё отрубит Егор: и Ларису, и непутёвого Кузьмина, и колхозные дела, от которых он изрядно устал за эти годы, и… Боброва, который, наверное, будет только рад, если их пути-дороги наконец разойдутся.

Егора избрали председателем райисполкома через неделю, а уже на следующий день, в субботу, назначили колхозное собрание в Осиновом Кусту. Бригадиры с утра сбились с ног, собирая народ, но все эти сборы давно так надоели людям, что только пенсионеры, соскучившиеся за зиму по человеческому общению, спешили на собрание, как на праздник.

Секретарь райкома Фокин расхаживал по кабинету Егора, поглядывал на него, интересовался:

– Ну что, Егор Васильевич, пройдёт наша кандидатура?

– Конечно, Владимир Николаевич. Это раньше за должность председательскую дрались, а сейчас больно горьким тот кусок хлеба выходит, чтоб за него воевать.

– Значит, что ни поп, то батюшка? – засмеялся Фокин.

– Значит, так. Последний раз, говорят, лет двадцать назад в Осиновом Кусту хохма на собрании случилась. Тогда собрания шумными, бурными были, каждый мог за колхозные дела горло перегрызть. А почему? Потому, что от колхоза вся судьба человека зависела. Ну, значит, затаились мужики, ждут. Это и понятно – решается вопрос о председателе. А он, седой, вислоусый, понуро сидит в президиуме и выслушивает гневные речи колхозников, особенно про его пьяные похождения. Здесь же в президиуме сидит и новый кандидат в председатели, мужик родом отсюда же, работавший к тому времени начальником райкомхоза.