Владимир Топорков - Наследство

– Можете не беспокоиться, всё устроим в лучшем виде.

– А чего мне беспокоиться? – мрачно буркнул Бобров. – И чтоб сегодня всё было сделано!

Но, странное дело, именно беспокойство весь день не оставляло его. К вечеру Бобров не утерпел, поехал в Россошное.

Нет, не подвёл Лиханов: на месте родника, там, где ключом била вода, бесформенной грудой высился застывший бетон. Приметно усохло говорливое русло ручья, пожухла осока, что ещё день назад буйно зеленела по его бережкам.

И что-то вдруг дрогнуло в груди, почему-то вдруг захотелось громко и грубо выругаться…

О Россошном Евгений Иванович вспомнил через две недели, во время наряда, когда пришлось крепко схлестнуться с главным зоотехником.

– Да как же так?! – запальчиво выговаривал ему Бобров. – На дворе июнь, а надои снижаются! Трава в каждой лощине – по пояс, коровы в кормах лежат, люди вроде все на местах. Что происходит?

Главный зоотехник Свиридов, неразговорчивый, угрюмый человек, но толковый специалист, молча поднялся, набычился и затеребил бывший когда-то белым картуз.

– Да что случилось-то, Василий Капитонович? – уже мягче спросил Бобров.

– Вода… – пробасил наконец Свиридов. – С водой, говорю, плохо в лагерях. Водопоя хорошего нет, вот молоко и теряем.

– Это что за новость такая? – изумился председатель. – Раньше воды хватало, а теперь нет. Ну и кто же в этом виноват?

– А тот виноват, – зло процедил зоотехник, – кто распорядился родник в Россошном заглушить. Я, правда, не знаю, кому такая идея первому в голову пришла – вам или парторгу, но у него на этот родник, по-моему, руки тоже чесались, из коммунистических, так сказать, соображений…

Вечером Бобров поехал на дойку. «Наверняка о роднике заговорят, раз сам Свиридов в нём все беды видит, – думал он. – И дался же им родник этот! Нет, дикость, просто дикость, в наши дни бегать на поклон к святой водице! Это же прямо средневековье какое-то!..»

В лагере монотонно гудели доильные агрегаты, протяжно мычали коровы, отрывисто-громко переговаривались доярки. «Зайду сначала к пастухам», – решил Евгений и поднялся в деревянный домик-бытовку.

Сейчас их было двое – Пронька Секачёв и Евдоким Григорьевич Спицын. Оба лежали на кроватях, но при виде председателя вскочили, поправили покрывала.

– Ну, как дела, мужики? – спросил, пожимая каждому руку, Бобров. Ответом ему было молчание.

– Я про дела спрашиваю, – построжел голосом Евгений Иванович. – Говорите!

– А чего говорить? – проворчал наконец Спицын. – Дела, они у больших начальников, а у нас делишки.

– Вот в этом ты прав, Евдоким Григорьевич. Действительно делишки. Молоко почему снижается?

– Молоко почему? – переспросил Спицын и даже как-то враждебно проговорил: – А вы к коровам зайдите, они скажут…

Бобров побледнел, а Спицын достал из кармана замызганных брюк мятую пачку сигарет, вытащил одну, неспешно покатал между пальцев, прикурил и, попыхивая дымом, заговорил, точно не замечая гнева председателя:

– Горяч ты больно, Евгений Иванович, чисто сковорода на плите… Почему, спрашиваешь, молоко вниз съехало? – Он сделал ещё несколько глубоких затяжек и вздохнул: – А потому, что теперь коров гоняем на водопой аж в Горелую балку. Мы так из них скоро сделаем этих… марафонцев, ясно? Туда и обратно сколько километров? Пятнадцать, ясно? Вот они молоко и разносят на ногах.

– Так давай на пастбище корыта установим, воду будем подвозить.

– Шилом моря не нагреешь, много ли навозишь на такое стадо?

Бобров помрачнел, а Спицын продолжал говорить, уже будто себе самому:

– Нет, не дураки деды наши были, дело они знали. Рассказывал мне мой дед, что ещё при князе Васильчикове каждую весну родники чистили. Собирались миром – и к родникам шли. Получалась двойная выгода: всё лето для скота была вода – это раз, а два, что трава в пояс вымахивала. А у нас сейчас травы пожухли, будто осень на дворе, а на щиграх, посмотри, плешины сверкают…

– М-да, дела… – выдохнул Евгений Иванович. – Дока ты, однако, Евдоким Григорьевич. Плохо только, что молчишь, когда говорить надо.

– А кто меня спросил? – с вызовом ответил Спицын. – Иной раз и сказал бы, но ведь вы все больно учёные, того и гляди на дверь покажете. А народ, Евгений Иванович, много чего знает, да про себя держит. Раньше, бывало, собрания собирали, – не такие, как нынче, – речи всякие казали, вот друг от друга и умнели люди. А сейчас… сейчас, скажу я вам, не так всё. Замкнулся каждый, точно улитка какая…

Спицын помолчал, подошёл к ведру с водой, что стояло в углу, бросил окурок.

– Может, доярок позвать? Побеседуйте с трудовым народом.

Бобров вздрогнул – этого он уже не хотел.

– Знаешь, Евдоким Григорьевич, – с трудом проговорил он, – давай другим разом, а?

– Как знаете. Может, и правда не стоит: сердиты доярки на вас. И не только за Россошное даже, а что рядовой люд у вас без внимания. Есть он вроде, а вроде его и нету. В общем, как и прежний председатель…

Бобров болезненно поморщился и, не говоря больше ни слова, толкнул дверь вагончика. Через минуту председательский «газик» уже пылил в сторону села.

Прораба Лиханова Евгений Иванович нашёл дома – тот сидел за ужином. Председатель поздоровался с хозяйкой, а Лиханову сказал:

– Завтра с утра пошлёшь в Россошное экскаватор.

– Не понял! – удивился прораб.

– Родник очищать будем.

– Как очищать? – отложил вилку Лиханов. – Ведь только что забетонировали, а теперь, выходит назад пятками?

«Ну и гусь ты, однако! – подумал Бобров. – Вчера едва не козырял, исполняя команду, хотя наверняка понимал, что глупость творим, а теперь – «назад пятками»!

И, словно читая председательские мысли, Лиханов поспешно вышел из-за стола.

– Поторопились, конечно, Евгений Иванович, маху дали. Надо освободить родник, обязательно надо. А что если нам ещё дальше пойти?

– Что значит дальше?

– Хороший пруд получился бы на том месте! Главное, животок сохранится, вниз по балке через водоспуск уходить будет. Карпа запустим, а?..

– Вот и давай обсудим это завтра. Только не забудь, экскаватор пошли обязательно.

Бобров ехал домой и думал: «Вот тебе и ещё один урок, товарищ председатель. Всё правильно, жизнь дураков учит».

Бобров совсем замотался. Дела и проблемы накатывали как волны, одни за другими, дай Бог сил разгрести. И может быть, поэтому Евгений Иванович всё никак не находил времени для поездки в Струительный, хотя желание решить, что делать, в конце концов, с базой отдыха, у него возникло ещё сразу же после избрания председателем.

Он, может, и сегодня бы не поехал, да на наряде вспыхнул жаркий спор. А подлил масла в огонь Иван Дрёмов.