Владимир Топорков - Наследство

– Конечно, исключат!

Сосед отпрянул от него, как от Змея-Горыныча, с ужасом вскрикнул:

– Но за что? – И тут его вызвали.

Бобров усмехнулся: а ведь тоже вроде бы страдает человек, только, действительно, за что?

Лысый выскочил через несколько минут оживлённый, радостный. Прилетел к Боброву, обнял, словно родного, и гаркнул громко, как в лесу:

– Ну вот, оставили! А ты говорил…

Следующим пригласили Евгения Ивановича, и он вошёл в просторную комнату с блестящим паркетом на полу. За длинным столом сгрудились люди, размахивали руками, видимо, ещё продолжали спорить по прошедшему делу, и только председательствующий – седоголовый мужчина с большими залысинами и хрящеватыми торчащими ушами, – сидел неподвижно, как каменное изваяние. Бобров знал его давно, ещё по району, где работал после института. Виктор Ильич Курлов был тогда там первым секретарём, слыл большим оригиналом, не дураком выпить и прочее.

Бобров вспомнил вдруг историю, произошедшую с Виктором Ильичом в одном колхозе. В зимний день приехал Курлов в хозяйство, долго ездил по фермам, распекал нерадивых заведующих за грязь и бескормицу, пока председатель колхоза Пётр Васильевич Коровин с хитроватой ухмылкой не показал Виктору Ильичу на наручные часы – дескать, работа работой, а харч вовремя – и позвал домой. Курлов мгновенно прекратил ругаться и добродушно зарокотал:

– Ну что ж, думаю, Пётр Васильевич, обед мы с вами сегодня вполне заслужили.

Они приехали к Коровину, где был уже накрыт стол – видимо, расторопные конторские девчата успели предупредить жену председателя, толстую неповоротливую Дарью Петровну, – и Коровин, разлив по стаканам водку, предложил выпить.

Курлов сперва долго отнекивался, возмущённо отодвигал от себя стопку, но Коровин давно знал «первого» и потому был напорист и твёрд.

В общем, Виктор Ильич хлопнул-таки водки и тотчас же потянулся к широкой, похожей на сковороду деревянной тарелке, полной духовитой гусятины.

В доме было тепло, в печи пощёлкивали сухие, прокалённые летним солнцем ольховые поленья, и этот жар, как живой огонь, быстро наполнил Курлова новой энергией. Он подставил рюмку Коровину и скомандовал:

– А ну, плесни-ка ещё!

Потом пили уже почти без остановки, и водка окончательно разморила Курлова, он сделался мягким, добрым, очень нравившимся самому себе. «Первый» с аппетитом уплетал гусятину и через каждую минуту спрашивал:

– И что же это за мясо такое вкусное, Петя?

– Дрофа, Виктор Ильич! – с самым серьёзным видом отвечал Коровин.

– Что-то?

– Дрофа – птица такая степная!..

– Петь, а Петь, – блаженно мурлыкал, закрывая глаза, Виктор Ильич. – А ведь дрофа-то – птица хорошая…

С тех пор и пошёл гулять по району этот рассказ про «хорошую птицу дрофу». Однако, став председателем парткомиссии обкома, Виктор Ильич выпивать бросил, стал страшным трезвенником и моралистом и за пьянку теперь карал коммунистов беспощадно.

Боброва усадили в торце стола, и тотчас же поднялся Дудкин, неторопливо разложил бумаги, уставил в одну точку выцветшие, в обрамлении морщин, маленькие глазки и заговорил каким-то заученным школярским тоном.

Пункты обвинения в его адрес были Боброву уже известны, и потому он старался не слушать сейчас эти округлые, как голыши, слова. Только вот гулко стукнуло сердце, защипало в глазах и стало щемяще-пусто в груди, когда Дудкин упомянул о его дружбе с Плаховым, но, кажется, даже Курлов раздражённо буркнул, что это, мол, к делу не относится.

Дудкин не секунду умолк, а потом вдруг, точно между прочим, тихо добавил:

– Я беседовал по этому вопросу с секретарём обкома партии товарищем Безукладовым. Он лично знает Боброва и характеризует его как человека, склонного к авантюризму…

Когда Дудкин сел, Курлов попросил задавать вопросы, и первым поднялся со стула заместитель председателя парткомиссии Чиканов. Чиканов неожиданно задал вопрос, которого Евгений Иванович уж никак не ждал: работал ли он с Дунаевым?

Пришлось ответить «да», и Чиканов задал второй вопрос:

– А почему ушли?

– Наверное, характерами не сошлись, – пожал плечами Бобров.

Чиканов хлопнул маленькой ладошкой по столу:

– Вы мой вопрос в шутку не переводите. Думаю, были какие-то серьёзные причины, глубинные, так сказать, корни вашего конфликта…

– Да жену он у Дунаева увёл, – брякнул Дудкин, резко, ехидно, с нескрываемым удовольствием.

Бобров побледнел, но Курлов поспешил уйти от скользкой темы, предложив ему рассказать, на каких принципах работает в колхозе Плахов.

Пришлось говорить и про арендный договор, и про условия оплаты в зависимости от количества произведённой продукции, и про технику, которую подбирает себе Степан, выплачивая амортизационные отчисления.

– Это всё ладно, Бобров, – вмешался опять Дудкин. – Ты скажи прямо: сколько денег вы заплатили Плахову?

– Не очень много – двенадцать тысяч.

– И это ты называешь – не очень много?! Да такие деньги наверняка ни один артист не получает, будь он заслуженный или народный…

В пронзительно-звонкой тишине голос Боброва показался необычно громким:

– А вы видели, как работает Степан Плахов? Да ему ни один артист по мастерству и в подмётки не годится! Плахов – мастер!..

– Но ведь артист – это талант, всем народом признанный! – не унимался Дудкин.

– А Плахов не виноват, что наш народ в настоящих хлебопашцах величайший талант ещё не разглядел. На крестьянина сегодня смотрят как на человека, который обязан всех кормить, а сам перебиваться с хлеба на квас. А между прочим, умные люди давно заметили, что только то государство процветает, где хорошо живётся крестьянину. Вот в том и трагедия наша, что в толк этого не взяли. Потому и зерно за границей за валюту покупаем. А своих людей, которые могут истинными кормильцами России стать, бьём уравниловкой, чернозём наш могучий на распыл пускаем.

– Романтик! – недобро усмехнулся Чиканов. – Такой ведь, Виктор Ильич, наверняка и колхоз разорит, а?

– А там и разорять нечего! – зло бросил Бобров. – Что в том колхозе? Одни долги. А почему? Да потому, что за труд копейки платят. Работает-работает крестьянин весь год, а в итоге – мерку сеял, мерку взял – ничего не потерял.

Курлов вспыхнул:

– Вас кто на должность председателя рекомендовал?

– В каком смысле? – удивился Бобров.

– Ну что тут неясного? В райкоме беседа была, в отделах обкома?

– А разве это обязательно? Думаю, люди и сами в состоянии решить, кто годится им в руководители, а кто нет.

Курлов медленно встал из-за стола, побагровел, по-бычьи выгнул толстую шею.

– Да вы, я вижу, демагог! Форменный политический демагог!..

«Ну вот и начали клеймо ставить, – с тоской подумал Бобров. – Уж чего-чего, а это у нас умеют…»