Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Не мешай, мать твою! — огрызнулся Фабрициус. — Сам перевяжешь, не маленький!

Корсаков бережно приставил винтовку к стене и принялся за перевязку, сначала туго-натуго перехватив культю жгутом, затем обработав рану антисептиком и введя в вену на уцелевшей руке проме-дол. Розе привалился спиной к стене, лицо его осунулось и взмокло от пота. Он прошептал:

— Черт, как жаль, как жаль... Винс, мы ничего с тобой не успели... Я так скверно жил и ничего не смогу поправить...

По его лицу покатились слезы. Корсаков убежденно произнес:

— Ничего, Эрхард, господь знает, что ты хотел начать жить по-другому. Ты не успел, но твоей вины в этом нет. Не бойся, на том свете тебе придется легче, чем мне, ведь ты верил в бога.

— Значит, по-твоему, мы не отобьемся, — утвердительным тоном пробормотал Розе. — Значит, все-таки мы сегодня умрем.

— Конечно, Эрхард, ты ведь с самого начала об этом знал, — спокойно сказал Корсаков. — На, хлебни водички и не бойся, а мне пора.

Стрельба стихла, наступающие откатились от мечети, и снова посыпались мины. Время от времени здание содрогалось от попаданий, и вниз обрушивались лавины кирпичей и пыли. Корсаков наскоро руками и прикладом винтовки выкопал углубление между наваленных на полу груд битого камня и улегся в него. Такая предосторожность была не лишней, потому что в любую секунду мина могла залететь внутрь помещения через разбитую крышу. Байтлих и Терлинк тоже залегли среди обломков, даже Розе прилег на бок, и только Фабрициус перебегал от окна к окну, следя за тем, чтобы низариты не поднялись внезапно в атаку. Грохнул очередной взрыв, и верхний угол мечети с шумом осыпался вниз. Корсаков крикнул:

— Кристоф, ложись, следующая — наша!

Фабрициус и ухом не повел, продолжая вглядываться в окно, за которым проносились клочья дыма. Даже не слухом, а кончиками нервов Корсаков различил зловещий шелест приближающейся мины и с криком «Ложись!» уткнулся носом в пыль. Оглушительно треснул разрыв, куски кирпичей забарабанили по его спине. Кашляя от пыли, Корсаков приподнялся и увидел, что Фабрициус сидит, привалившись спиной к стене, и смотрит на свои ноги.

Поднявшись, Корсаков подошел к нему, пройдя сквозь пелену пыли, висевшую в зале. Ноги Фабрициуса, в нескольких местах перебитые осколками, были вывернуты под немыслимыми углами, и камуфляжные брюки на них быстро темнели от крови.

— Кристоф... Черт, Кристоф... — засуетился вокруг раненого подбежавший Терлинк, но Фабрициус простонал:

— Брось, Рене, не трогай меня, мне больно. Все равно кровь не остановишь, артерии перебиты. Вот, возьми, — раненый непослушной рукой достал из нагрудного кармана потертый бумажник и протянул его Терлинку. — Это номер счета в банке и адрес жены. Все ей... Ты не украдешь, я знаю, — коснеющим языком бормотал Фабрициус, в то время как его лицо заливала мраморная бледность. Пыль под ним почернела, пропитавшись кровью; некоторое время он еще что-то неразборчиво бормотал, потом умолк и прилег на бок, словно собираясь вздремнуть. При этом он потревожил свои искалеченные ноги и вздрогнул от боли.

Через мгновение судорога повторилась, и Терлинк хрипло произнес:

— Все, отходит...

Когда Терлинк стал засовывать бумажник Фабрициуса в карман своей куртки, из него выпала фотография. Терлинк поднял ее, взглянул, хмыкнул и показал Корсакову. На снимке улыбающийся Фабрициус на фоне горного отеля обнимал за плечи красавицу-брюнетку, на вид годившуюся ему в дочери.

— Давно мог бы уйти на покой — все для нее старался, — с горечью произнес Терлинк. — А мне про нее ребята такое рассказывали...

У входа в мечеть снова затрещал пулемет Байт-лиха. Терлинк с Корсаковым метнулись к окнам. Корсаков выглянул в окно и тут же отпрянул — автоматная очередь угодила в амбразуру, пули, взвизгнув, выбили осколки из толщи стены. Однако прятаться было нельзя — приходилось отстреливаться, и Корсаков вновь выставил винтовку в окно. Ветер дул ему в лицо, и по ветру на мечеть несло клочковатую массу дыма, в которой мелькали фигуры атакующих.

— Черт, ничего не вижу! Они завесу поставили! — заорал Терлинк.

У входа в мечеть взорвалась граната, и пулемет смолк. Терлинк, на ходу прикрепляя штык-нож к автомату, бросился туда, а за ним и Корсаков. Спина у Байтлиха была вся разворочена взрывом, невероятным усилием он приподнялся на руках, встал на колени, и в этот момент автоматная очередь пробила ему грудь. Он отрывисто выругался по-немецки и рухнул ничком, припав щекой к прикладу своего пулемета. Из клубов дыма, непрерывно стреляя, выросла целая цепь низаритов. Корсаков отшвырнул винтовку и бросился за пулемет, но потерял несколько драгоценных мгновений — тяжелое тело Байтлиха мешало ему. Терлинк, стоя во весь рост, длинной очередью с бедра изрешетил нескольких атакующих.

— Что, получили?! — ликующе вопил он. Переднему из набегавших на него низаритов он ловко перерубил горло штык-ножом, второму всадил штык в живот, но автоматная очередь, выпущенная в упор, швырнула его на камни. Злобно рыча и скаля зубы, Терлинк попытался подняться, но рослый боро-дач-низарит длинной очередью пригвоздил его к полу, и он умер — как и Байтлих, с проклятием на устах. Один из нападавших уже занес над Корсаковым штык, однако из глубины, помещения грянул вы стрел, и низарит, выронив автомат и схватившись за шею, повалился навзничь. Стрелял Эрхард Розе, неуверенно поводя в воздухе стволом пистолета.

Хлопнули еще три выстрела, но все три раза он промахнулся. Бородач спокойно сменил магазин автомата, прицелился и выпустил очередь. Рука Розе бессильно упала, лязгнув пистолетом о камни, голо ва свесилась на грудь, он дернулся несколько раз, словно пытаясь встать, после чего затих. Корсаков перекатился по полу, чтобы оторваться от нападавших, но те не мешали ему: оставшись без оружия, он увидел десяток направленных на него автоматных стволов и медленно поднялся на ноги. На нем был бронежилет, но он прекрасно знал, что автомат Калашникова на таком расстоянии пробьет практически любой бронежилет, что и подтвердилось на примере Терлинка и Розе. «Все равно прирежут, а перед этим еще и будут мучить», — вспомнились ему слова Фабрициуса, и он, решительно вытащив из чехла нож, начал пятиться к противоположной стене. Боковым зрением он заметил, что низариты выходят из проема в стене, соединявшего молитвенный зал с разрушенным жилым помещением. Те, что стояли перед ним, тоже стали надвигаться на него, причем часть заходила сбоку. Они явно хотели взять его живым, но броситься вперед не решались, видя, что наемник решил не сдаваться и намерен сопротивляться отчаянно. Корсаков пятился, надеясь упереться спиной в стену и обезопасить свой тыл, но внезапно двое из тех, что обходили его с флангов, решительно бросились между ним и стеной. Корсаков развернулся, сделал пару обманных движений корпусом, и когда один из нападавших на него со спины низаритов на миг потерял ориентировку, нырнул ему под левую руку и всадил ему в сердце нож. Обмякшее тело сползло к его ногам, но в следующий миг другой низарит с разбегу бросился на него, схватив за руки. Запнувшись о мертвеца, Корсаков в обнимку с тем, кто прыгнул на него, грохнулся на битые кирпичи. Он не успел высвободить руку — низариты толпой набежали на него, и страшный удар в висок, нанесенный тяжелым армейским ботинком, швырнул его во мрак беспамятства.