Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Дабы успокоить дыхание, Корсаков время от времени плюхался в кресло, брал лежавший на подлокотнике переплетом вверх том прозы Солженицына, купленный им в русском книжном магазине в Париже, и погружался в чтение. Стиль прозы знаменитого автора казался ему топорным, художественное мышление — на редкость примитивным, и все Же он читал с жадностью, как с жадностью прочитывал все книги современных русских авторов о современной России. Когда Корсаков в очередной раз таким образом отдыхал в кресле, в дверь постучали. Накинув халат, он открыл дверь и обнаружил на пороге одного из маслянистых молодых брюнетов, обычных в окружении Джо Скаличе. Тот с заискивающей улыбкой вручил Корсакову конверт и откланялся. В конверте оказались водительские права и разрешение на ношение оружия, а также четыре тысячи долларов — видимо, задаток. Корсаков не торопясь принял душ, оделся и вынул из дорожной сумки все свои вещи. Затем все то, что могло дать хоть какую-нибудь информацию о нем, он сложил обратно в сумку. Туда же отправились туалетные принадлежности, кое-какие припасы из холодильника, абсолютно необходимые предметы одежды. Он знал, что какое-то время должен будет свести к минимуму контакты с людьми, а для этого в первую очередь следовало избавить себя от необходимости что-либо покупать. Винтовку, из которой он не стрелял, Корсаков оставил в чемоданчике в шкафу, предварительно протерев ее полотенцем; затем, расхаживая по номеру и посвистывая, он аккуратно протер полотенцем все. те поверхности, на которых могли сохраниться следы его прикосновений. Пистолет в кобуре од укрепил под мышкой, а сверху накинул куртку; в правый карман куртки положил четыре снаряженных магазина, а в сумку — коробку с патронами. Спустившись в холл, он заплатил за время, проведенное в гостинице, но на всякий случай попросил до завтрашнего утра оставить номер за собой. Сборы он предпринял исходя из того, что при благоприятных для работы обстоятельствах вечером он мог уже не вернуться в гостиницу. В противном случае вечером следующего дня ему пришлось бы повторить всю процедуру сборов, однако Корсакова это не смущало: время, затраченное на принятие мер предосторожности, он не считал потерянным временем.

Наведя у портье необходимые справки, он отправился в ближайшее агентство по прокату автомобилей и с помощью водительских прав и денег, полученных от Джо, подобрал себе там скромный двухдверный «Форд» вишневого цвета. Его последующие хаотические перемещения по городу имели целью убедиться в отсутствии «хвоста». Придя к выводу, что его никто не преследует, Корсаков направился в Южный Бронкс, припарковал машину в пределах досягаемости радиосигнала из «Луизианы» и, найдя маленький и спокойный бар, засел в углу, закрывшись газетой. Когда стало смеркаться, он перешел в машину и принялся ждать там. Чтобы многочисленные праздные чернокожие, слонявшиеся по тротуару, не могли даже случайно запомнить его лицо, он водрузил на нос темные очки, однако спящим не притворялся — в противном случае какой-нибудь бездельник мог попытаться поцарапать ножом краску, продырявить шину или даже влезть в машину и что-нибудь стащить. Впрочем, бодрствующего здесь также могли обидеть, однако вероятность этого все же была значительно меньше. На улице стемнело, зажглись фонари и окна домов, а Корсаков по-прежнему неподвижно сидел в машине, и образы прошлого нескончаемой вереницей тянулись через его сознание. Теперь он уже не мечтал, как в детстве, — бесчисленные события, накопившиеся в его памяти, не давали ему мечтать, вставая перед его внутренним оком всякий раз, когда он отвлекался от дел. «Выход!» — прохрипела рация во внутреннем кармане его куртки. Корсаков плавно отчалил от бордюра тротуара, включил габаритные огни и осторожно поехал по направлению к перекрестку, в сотне ярдов от которого по диагонали находилась «Луизиана». Особая осторожность ему требовалась для того, чтобы не столкнуться с прохожими, многие из которых в полной прострации неожиданно выходили с тротуара на проезжую часть. Некоторые с нее и не сходили, размахивая руками и выписывая ногами непредсказуемые зигзаги и кренделя. «Ну и местечко, — бормотал Корсаков сквозь зубы. — Они тут совсем охренели. При мне такого не было». Перед самым перекрестком наперерез машине внезапно бросился, размахивая бутылкой, мертвецки пьяный негр. Корсакову пришлось резко затормозить. Взвизгнули покрышки, и негр растянулся на асфальте перед самым бампером «Форда». Столкновения Корсакову удалось избежать, но тем не менее с тротуара ринулись две пожилые негритянки, кудахча, как потревоженные наседки. Послышалась возмущенная брань. Корсаков плюнул, дал задний ход, развернулся и поехал восвояси.

На следующий день он отогнал «Форд» в прокатное агентство и взял там же белый «Олдсмобиль» — тоже не новый и вообще весьма заурядного вида. Вечера он дожидался уже на другой улице, но дождаться сигнала ему так и не удалось: его машину облепила целая толпа чернокожих нищих, разглядевших, что за рулем сидит водитель, да еще белый. Милостыню эта свора просила в очень напористой манере: когда Корсаков не отреагировал на их призывы опустить стекло, они принялись раскачивать машину, намереваясь ее перевернуть. Корсакову вновь пришлось убираться подобру-поздорову. На следующий день он отогнал «Олдсмобиль» в агентство и собрался уже искать другое агентство, чтобы взять машину там, но неожиданно наткнулся на улице на длинноволосого типа, раздававшего листовки какой-то религиозной секты. «Брат, — обратился к нему Корсаков, повинуясь мгновенному наитию, — есть еще в мире страны нечестия, в коих не звучал глас господень. Дай мне твои листки, брат, и аз, недостойный, днесь понесу туда слово божие». Длинноволосый остолбенело выпучил на Корсакова безумные глаза. «Да живее, брат мой, господь ждать не любит», — с досадой произнес Корсаков, вырвал у длинноволосого пачку листовок и зашагал прочь. За его спиной раздался громоподобный хохот и затем возгласы: «Трепещите, амалекитяне, се восстал Гедеон! Шествует он в вашу область с мечом и словом божиим! Горе вам, ибо лишь для чистых он — посланник господа, для нечистых же — посланник Смерти...» Корсаков удалялся, не оборачиваясь, — предчувствие решительной схватки переполняло его. Вечером того же дня слонявшаяся перед «Луизианой» праздная публика безучастно проходила мимо пожилого тощего человека в шляпе с обвислыми полями, в очках и в длинном поношенном плаще, раздававшего душеспасительные листовки. Подобных типов в здешних местах попадалось множество, но заблудшие души не обращали на них никакого внимания, разве что скучающие проститутки порой брали листовку и отходили просмотреть ее поближе к свету. Обращаясь к проституткам, Корсаков укоризненно ворчал: «На то ли господь дал тебе тело, дщерь моя?..» или «Не похоти людской следует служить, но любови господней». Проститутки смущенно хихикали.