Тим Скоренко - Рассказы

Ещё пятеро членов экспедиции — Кеннет, Сарр, Спуна, Фильч и Лиггол — были в прошлом грабителями и убийцами. Рыжеволосый Фильч любил со смаком рассказать, как зарезал своего сокамерника в императорской тюрьме. «…а я всё прокручиваю и прокручиваю ножик-то, и чую, как кишки его на лезвие-то наматываются, и лопаются там, а кровушка-то тёплая да по руке стекает, и вот сука, в рукав мне потекла…» Помимо Фильча не стеснялся признаваться в своём прошлом Сарр. В отличие от рыжего он рассказывал только когда его просили, сухо и кратко. «Ну, убил его. Кулаком сзади дал по шее, он и сломался, слабак был». Таких «слабаков» на счету у Сарра было штук десять. Он работал телохранителем у одного богача и не стеснялся в средствах избавления хозяина от проблем. Последней его жертвой был сам хозяин. Остальные бандиты помалкивали о себе.

Трое из команды были негодяями рангом поменьше. Ингир был форточником, воровал золото, побрякушки и всё, что плохо лежит. Он попался и загремел в тюрьму, затем сбежал и теперь находился в розыске. Примерно в такой же ситуации были и остальные два мелких негодяя — Фантик и Плум. Последний был карманником: его поймал за руку какой-то господин, когда тот лез ему в карман. Господин не стал вызывать стражу, а просто аккуратно сломал Плуму все пальцы, раздробил своей лапищей. Это было в толпе, и Плум выдержал боль, промолчал, потому что понял, что попасться страже — хуже. Господин отпустил Плума, но пальцы на руки срослись криво, и тот потерял навыки своего ремесла.

Наконец, последние трое были похожи друг на друга как братья-близнецы. «Любовнички!» — с хохотом провозглашал Ингир. У них были одинаковые печальные глаза с каким-то собачьим выражением и тонкие длинные пальцы, точно у трио арфистов. У каждого — у Борка, Мартина и Ламма — была своя трагическая история любви Самой характерной мне показалась история Мартина, самого высокого и худого из всей троицы. Мартин влюбился в семнадцатилетнюю девушку из города — сам он рос где-то в деревеньке неподалёку от городских стен, и ему было всего четырнадцать. Четыре года он ходил в город и посылал невидимые сердечки в её окно на третьем этаже каменного особняка. Четыре года он дышал ей в спину, когда она шла по улице, и прятался за угол, когда она оборачивалась. А потом она вышла замуж. Он был в толпе, которая приветствовала свадьбу. Он узнал её новый адрес и следил за ней и за её мужем в течение ещё трёх лет. Она любила мужа, тот был старше её лет на пять, что совсем не много, импозантен, красив и богат — хотя и не дворянин, из купеческого сословия. На третий год брака она забеременела. Муж был счастлив. Мартин каждый день наблюдал, как тот возвращается домой с очередной охапкой цветов. А потом она умерла — при родах. Кто-то невидимый, дьявол в одеждах Бога, спустился вниз и забрал её с собой заодно с уродливым слизнеподобным тельцем мёртвого ребёнка. Мартин возненавидел и Бога, и чёрта. В тот же день он пошёл в церковь, помочился на алтарь в присутствии священника и навсегда покинул город.

Остальные истории были попроще, и я не вижу смысла их рассказывать.

Так выглядели мои спутники, так они прожили жизнь. Каждый человек может прожить не только свою, но и чужую жизни. Почему-то мне показалось, что эти люди жили чужими жизнями, пили воду из чужих кубков и ели мясо из чужих тарелок. Мне казалось, что веснушчатый Ингир должен был родиться шутом при каком-нибудь короле, смешить людей и говорить истину тогда, когда никто не имел права её сказать. Точно так же могучий, квадратноголовый Кеннет не должен был гнить в тюрьме за двойное убийство, но он мог бы, например, тренировать воинов на каком-нибудь гладиаторском ринге. Все они напоминали мне призраков прошлого, которого не было, прозрачных для глаз и прикосновений, прекрасных в своём призрачном совершенстве.

Я не хочу долго рассказывать вам о первом дне. За этот день мы прошли немного. Мои спутники изучали окружающий пейзаж и хранили мрачное молчание. «Веди к дракону», — сказал утром Марц, и я понял, что бессмысленно объяснять им, что никто не знает, где живёт дракон и есть ли он вообще. Я повёл, потому что другого пути не было.

Пейзаж был уныл — впрочем, никакого другого никто и не ожидал. Реки, которые несли свои воды по этой местности, не были артериями земли. Это были просто реки, суровые и мрачные, и холодные, несмотря на окружающие их горячие источники. Пар поднимался от земли и от воды, но пройди через этот пар — и попадёшь в ледяные объятия воды, она окутает тебя, и ты уснёшь. Такие мысли возникали у меня, когда я оглядывался по сторонам.

Солнце поднималось всё выше, и камень уже жёг пятки прямо через подошвы сапог.

— Я знаю, где живёт дракон! — заявил внезапно Ингир.

Когда все глаза обратились на него, он прищурился и с хитрым видом показал вниз. И в самом деле, казалось, что земля дышала жаром.

Над нами нависали скалы, мы молчали, и тишину нарушали наши шаги да равномерные щелчки ножа: Спуна что-то выстругивал из деревяшки.

Время тянулось невероятно медленно. К вечеру мы подошли к месту, где стоило сделать привал. «Любовники» отправились за дровами, а Ингир пристроился рядом со мной, потому что нашёл во мне благодарного слушателя. Правда, слушал я рассеянно, потому что меня намного больше занимал вопрос, где наши печальные влюблённые найдут дерево. Жалкие кустарники можно было сложить в небольшой костерок на одного человека, как я и делал всегда, но дерева на толпу взрослых мужчин тут не было. Когда я увидел их, возвращающихся с добычей, я понял, как глупо ошибался. Они, впервые попавшие в эти места, оказались злее и умнее меня. Они не пожалели редкое живое дерево в округе — серый дуб, как я его называл. Я часто отдыхал под ним, мы как раз миновали его около получаса назад. В одиночку под деревом было хорошо, но втринадцатером было проще устроится в тени скал. А теперь они срубили моё дерево почти под корень.

Свежая древесина горела плохо, тяжело, но это был огонь. Мои спутники доставали из заплечных мешков еду, купленную в деревне. Я отошёл метров на двадцать от костра, нашёл в скале расщелину и ткнул туда факелом из горсти веток. Притаившаяся в тени сколопендра тут же выскочила наружу. Я прижал её к земле сапогом, а потом ударом другой ноги размозжил голову.

Когда я на глазах у охотников стал очищать сколопендру, на меня смотрели с отвращением и брезгливостью. Будь ты хоть десять раз разбойник, негодяй и отщепенец, повадки горожанина из тебя не выбьешь даже раскалённым прутом. На их лицах читалось: и он будет это есть? Да, я это ел. Впрочем, и у меня с собой был запас обычного мяса, но мне хотелось — не скрою — показаться бывалым проводником, который может выжить и на голых камнях, питаясь подспудно попадающимися существами и растениями.