Тим Скоренко - Рассказы

— Дай глотнуть… — протянул Фантик.

Я молча спрятал флягу в карман куртки.

Фантик тоже ничего не сказал. Он отвернулся и стал что-то тихо нашёптывать Плуму.

Ночью я спал, не просыпаясь, но плохо. Мне снова снились кошмары. Когда я был ребёнком, самым страшным кошмаром для меня был огромный кусок хлеба на блюде. Он был в десять раз больше меня, и он скатывался с блюда прямо на мои ноги: я лежал на спине и не мог сдвинуться с места. Я ощущал, как мягкая пористая поверхность прижимает меня к земле, как она наплывает на мою грудь, как я утыкаюсь носом в огромный румяный мякиш, и как я задыхаюсь под ним.

Теперь у меня были другие кошмары. Мне снилось, что я падаю с огромной высоты, а подо мной — только чёрные скалы и больше ничего. Острые пики выглядели как частокол в ловушке для волков, я летел вниз и понимал, что моя грудь внезапно стала невероятно широкой, что она примет собой не один-единственный каменный меч, а несколько десятков пик, и я буду трепыхаться, насаженный на них подобно мотыльку, и от этого мой страх с каждой секундой полёта становился всё сильнее и сильнее.

Сон обрывался буквально за метр до падения на острия и сменялся другим сном, не менее страшным. В этом сне я лежал на земле, лежал на спине и смотрел в голубое небо, мои руки касались сочной зелёной травы, я вдыхал запах сенокоса, но что-то не так было в этой идиллии, что-то страшное приближалось ко мне, хотя ничего, казалось, не указывало на это. У меня не хватало сил поднять голову и осмотреться, а может, я просто сам не хотел осматриваться, я просто лежал и считал облака над головой.

А потом надо мной появлялось мрачное мужское лицо, и ещё одно, и ещё, и у каждого был факел, они опускали свои факелы и поджигали мою одежду, а я ничего не мог поделать, я просто лежал и не шевелился, я смотрел на них, а они на меня, и в то же время какой-то другой я наблюдал эту сцену со стороны, и видел, что горит только тело, а трава вокруг, и сухое сено, и бабочки, порхающие над огнём, нисколько не страдают от жара. Я горел, а вокруг было тепло и уютно, и мрачные люди стояли надо мной и смотрели на пылающие волосы и одежду.

Я просыпался от боли и ощупывал себя, но не находил ожогов, и это было ещё страшнее, чем если бы моё тело и в самом деле покрылось бы обгорелой коркой.

Каждую ночь мы оставляли двух часовых. В первую ночь дежурил сам Марц и Фантик. Марц не доверял Фантику. Помимо того, он считал, что в дозоре должен быть один сильный человек и второй — послабее. Их сменили могучий Кеннет и «любовник» Ламм.

В эту ночь дежурили Сарр и Плум, их сменяли Спуна и Мартин. Первые два клялись, что за их дежурство ничего не произошло. Они не смыкали глаз вплоть до того момента, когда пришло время будить сменщиков.

Скорее всего, это было правдой. Дракон появился ближе к утру.

На сером песке, тонким слоем покрывавшем камни, отпечатались огромные следы явно животного происхождения. Они были похожи на те следы, которые много лет назад появились на заднем дворе одного из деревенских. Четыре пальца, острые длинные когти, размер лапы — много больше человеческой руки. Дракон ходил вокруг лагеря, а потом подошёл практически в упор к спящему Марцу. Тот ничего не услышал. Судя по следам, дракон просто прошёл через лагерь, просто прошёл, и больше ничего. Он никого не тронул, не оставил после себя ничего такого, что должен обычно оставлять дракон — если слушать поверья и байки. Никакой зловонной слизи, никакой мерзости, никаких осколков чешуи. Он не раздавил ничего, не наступил на валяющийся как попало котелок, на укутанные в спальные мешки тела.

Спуна и Мартин сидели, прислонившись друг к другу спинами, и спали. Мы пытались их разбудить: Сарр бил их по щекам, а Фильч окатывал водой, принесённой из близлежащего ручья, но в их глазах застыла мутная плёнка, и они не отзывались ни на что. Через час усилий Спуна всё-таки приоткрыл правый глаз и попытался что-то сказать. Он с трудом ворочал языком, точно это был не язык, а кляп, по его подбородку текли слюни, перемешанные со слезами, он двигал правой рукой, поводил ей справа налево, но что он хотел сказать, никто не понимал.

Изо рта у Мартина тонкой струйкой текла слюна. Он тоже начал просыпаться, его подёрнутые плёнкой глаза двигались. Он неуклюже переместил центр тяжести и упал на бок. Никто не обращал на него внимания.

Я аккуратно перелил из фляжки чуть-чуть ягодного самогона в походную кружку кого-то из авантюристов. Если им достанется моя фляжка, думал я, она ко мне уже не вернётся. Из этой кружки я аккуратно влил самогон в рот Спуне.

Алкоголь помог. Слова Спуны стали более членораздельными, но это ничего не принесло. «Что со мной?» — мог он произнести, да ещё грязно выругаться впридачу.

— Что произошло? — кричал на него Марц и тряс за ворот. — Ты видел дракона?

Спуна ничего не видел. Он просто почувствовал себя нехорошо, а потом, кажется, прилёг отдохнуть, — к этому сводился его неуклюжий рассказ. Он не видел никакого дракона. Он не слышал животного рёва, не чувствовал смрадного дыхания и исходящего от зверя жара. Он просто спал, вот и всё.

Мартин просыпался дольше — только через полтора часа он смог членораздельно говорить. Его рассказ не отличался от рассказа Спуны. Но в эти полтора часа Марц успел обрушить свой гнев на меня.

Дело в том, что я тоже был удивлён. Я уходил в горы и на шесть суток, и на десять — в одну сторону, — но никогда не встречал ничего подобного. Я ни разу не видел драконьих отпечатков, не впадал в кому, подобную коме Спуны и Мартина. Я всегда считал дракона легендой, а теперь был вынужден изменить своё мировоззрение. Но Марц, конечно, мне не верил. Да и как он мог поверить — я понимаю его.

Он тряс меня за грудки, брызгал слюной и орал: «Ты хочешь сказать, что никогда этого не видел? Хочешь сказать, что вот я, Марц, первый раз пошёл в твои чёртовы горы и сразу нашёл твоего грёбаного дракона, а ты никогда не видел даже следов? Ты что-то скрываешь, урод, и я выбью из тебя всё, что ты знаешь!»

Он ничего из меня не выбил. Через некоторое время он остыл и оставил меня в покое.

В этот день мы вышли ближе к полудню. Мартин и Спуна шли медленно, но всё же шли. Марц не видел причины для того, чтобы прервать наше путешествие. Правда, он сказал, что отныне дежурить будут по трое. Я не был уверен, что это хотя бы чем-то поможет.

День прошёл скучно, без приключений, как и два предыдущих. Унылый пейзаж, редкие кустики, обломки скал, иногда встречались деревца. Я поймал двух змей и нескольких ящериц. Раньше я смело их ел, но теперь, после отравления сколопендрой, я несколько опасался питаться подобной пищей. Впрочем, это не помешало мне изжарить и съесть одну из ящериц на дневном привале.