Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

— Здравствуйте, мне бы хотелось купить у вас крестик и цепочку, — сказал я, подойдя ближе к прилавку.

— Выбирай, сынок, вот здесь справа посмотри, да, да здесь; выбирай, — спокойно и почти шепотом проговорила женщина, оторвавшись от раскладывания свечек.

На натянутой верёвочке висело с две дюжины цепочек разного плетения. Мне почти сразу приглянулась одна из них. Я указал на неё:

— Вот эта сколько стоит?

— Триста рублей, сынок. Будешь покупать? — также шепотом отвечала женщина.

— Да, пожалуй, возьму. И ещё мне нужен крестик.

— А вот тут посмотри, внизу, — сказала она приветливо.

Я осмотрел кресты и остановился на одном, который очень подходил к выбранной мною цепочке.

— Я думаю, что этот подойдет, — сказал я.

— Вот этот, что ли? О, этот хороший крестик, видишь, серебро чернёное, не потемнеет. Он сто рублей стоит, будешь брать?

— Да.

— Четыреста рублей всего, сынок, — улыбаясь и протягивая мне покупки, сказала она.

Я взял и тут же, не отходя от прилавка, надел цепочку с крестом на себя и, повернувшись вновь к женщине за прилавком, поинтересовался:

— Скажите, а их святить надо или они уже?.. — я не закончил, она перебила меня.

— Зачем же, милок, они все освящённые, в храме ведь покупаешь, — весьма поучительно, снимая очки, проговорила она.

— Спасибо. Я просто не знал, — смутился я.

— Нечего извиняться. Либо в церкви не часто бываешь?

— Не часто, — ответил я.

— А знаешь, сынок, возьми ещё карточку с Николаем Угодником. Там сзади на ней молитва есть; носи ее с собой, да молитву иногда читай, и Господь тебе поможет. Возьми! — Она протянула мне маленькую карточку с изображением святого. Я взял её, расплатился и положил в карман своей рубашки.

— Спасибо вам! Вы так добры. До свидания.

— Господь с тобою, сынок, — сказала женщина и перекрестила меня своей сморщенной рукой.

Выйдя из храма в приподнятом настроении, я решил ещё немного прогуляться. Мне почему-то хотелось просто бродить по городу, совсем ни о чём не думая. Гулянье моё затянулось так, что вернулся я уже в девятом часу. Я был так утомлен длительной ходьбой, что почти сразу лег спать.

На дворе был конец сентября. Я сидел за столиком у окна в маленьком кафе и задумчиво, почти неосознанно, смотрел на сотни дождевых капель, медленно стекавших по стеклу. Сигарета истлела в руке, а пепел падал на стол… В моей голове хаотично бродили мысли, так беспорядочно, что напоминали ворох сухих осенних листьев, поднятых с земли очередным дуновением холодного ветра. Я всё думал о ней: о Кате, которая, наверное, совершенно разочаровалась во мне. А что, по сути, я сделал такого? Подумаешь, приревновал её немного! Хотя и её тоже можно понять. Я ведь ей ни о чём не говорил: ни о том, что она мне очень симпатична, ни о том, что она мне нравится с первой нашей встречи, вообще ни слова в этом духе. Разве только небольшими намёками всегда давал ей это понять, сам не зная, замечает она их или нет. Любовь к ней кипела у меня внутри.

С Катей, нашим корректором, я познакомился в первый рабочий день на новом месте в июне месяце. Она мне приглянулась с самой первой минуты. Среднего роста, с очаровательными густыми русыми волосами, мягко спадавшими на красивые плечи, она вызывала во мне и трепет, и волнение, и вожделение одновременно. Особую выразительность ей придавала ярко выраженная ключичная кость, делая фигуру более утончённой и женственной. Её глубокие зеленовато-коричневые глаза манили меня. Выражение лица почти всегда задумчиво-грустное. Особое внимание я уделял рукам женщины. Для меня это первоочередное. У Кати были тончайшие пальчики, заканчивающиеся чистейшими прелестнейшими ногтями. Улыбка, как солнечное зимнее утро, зубы белые, как только что выпавший снег. Черты лица правильные, пышные губы, тонкая шея… Полный восторг!

До сегодняшнего хмурого сентябрьского дня наши, так сказать, коллегиальные отношения складывались хорошо и даже очень. Естественно, она и не подозревала, что я тайно влюблён в неё. Она, может, и догадывалась, что мне симпатична, но с этого самого дня узнала о моих чувствах к ней наверняка. И произошло это не потому, что я ей об этом сообщил (хотя в скором времени собирался это сделать), а по нелепейшему обстоятельству.

Работал в нашей редакции один молодой человек — некто Тимур Жабин. Весьма омерзительный тип, как оказалось, да ещё и рябой ко всему прочему. Я по своей неопытности поначалу не разглядел его гадкой, мелочной душонки и даже сдружился с ним весьма близко, о чём вскоре пожалел. Однажды, будучи немного подшофе, я имел глупость рассказать ему о своих чувствах к Кате. Обнажая душу Жабину, я и предположить не мог, что он тоже питает чувства к этой особе! В тот самый момент, когда я делился с ним самым сокровенным, он сочувственно кивал головой и даже имел наглость успокаивать меня. Вскоре после моей исповеди Жабин начал на моих глазах заигрывать с Катей, тем самым выставляя меня не в лучшем свете. Поначалу я думал, что он просто шутит или издевается надо мной, но когда эти заигрывания стали частыми и непрекращающимися, я понял, что Жабин и не думает шутить. Но больше всего меня поражало во всей этой ситуации то, что Катя, как мне казалось, отвечает ему взаимностью!

Я в беспамятстве метался по коридорам редакции, наивно думая, будто у этого Жабина и впрямь может всё получиться, и он отберёт у меня последнюю надежду. «Как, — думал я, — такая девушка, как Катерина, такая умная и очаровательная девушка, может выбрать такого мужчину? Неужели она так слепа? Он же не достоин даже её мизинца. А может, он и вообще ни на что не рассчитывает? — вдруг пролетало в моей голове, — а играет эту комедию для того только, чтобы сделать мне больно. Но почему? Что я ему сделал?»

В те моменты, когда Жабин начинал свою комедию, а меня выставлял самым что ни наесть водевильным персонажем, мне попросту хотелось его убить! И в этот дождливый день моё сердце не выдержало более таких издевательств, и я решил принять радикальные меры. В последнее время он особенно издевался и перешёл все мыслимые и немыслимые границы.

Подойдя в очередной раз к Кате, этот в высшей степени идиот сообщил ей, что давно в неё влюблён и что замечает, будто она питает к нему те же чувства! Находясь в ту минуту рядом и, разумеется, услышав этот возмутительный бред, я сорвался. Жабин нарочито произносил слова громко для того, чтобы я их услышал. Катя, в свою очередь, была ошарашена таким нелепым предположением, но при этом держала себя с достоинством.

Итак, я сорвался. Стремглав метнувшись к Жабину (видит Бог, у меня были самые серьёзные намерения; в один момент мне хотелось его ударить, но я сдержался), я, схватив его за плечо, развернул наглое лицо к себе и отчеканил, ничего не соображая: