Агония Иванова - Проощание с детством

«Иногда мне чудится, что я лежу мертвая под дождем» — эти строчки навязчиво вертелись у Ларисы в голове и ей никак не удавалось выбросить. Они пришли вместе с началом сезона апрельских дождей и прочно обосновались там, не желая уступать своих позиций. А она бежала под дождем без зонта, промокшая, но отчего-то счастливая. Дождь пробуждал в ней какие-то странные чувства, некогда испытанные и забытые в те времена, когда умерла ее мама.

Долгое время она пребывала в большой печали, почти перестала разговаривать, смеяться и обращать внимание на окружающих, но в один из дней, она вдруг остро ощутила незримое присутствие матери, ее тепло и нежность, оставшиеся даже после смерти, и к ней пришло сладостное умиротворение. Сейчас с было что-то похожее, как будто вся ее боль, все мучения, разрывавшие ее на части столько времени вдруг отступили перед всемогущим целительным волшебством живой воды, лившейся с неба.

«Он простил меня… — говорила себе Лариса, высоко задрав голову, — он же любил меня и хотел, чтобы я была счастлива… значит, значит я буду счастлива…» Но от этих мыслей ей почему-то снова стало больно. Тяжесть бытия обрушилась на нее с оглушительной силой.

Нет, она никогда не сможет смириться. Она никогда не сможет принять.

Это она убила его, она, она!

Вместо того, чтобы пойти на работу, Лариса решила зайти к бабушке, как тогда, давно, еще до того, как их жизнь так существенно изменилась. Она почти уже и забыла те далекие прекрасные времена, когда они могли часами разговаривать в пыльной тишине зала, среди картин и призраков прошлого.

В слезах ворвалась она в тихое молчаливое здание музея, пробежала через множество комнат и бросилась в ноги к бабушке. Анастасия Вячеславовна уже давно привыкла к таким сценам и ничему не удивлялась. Женщина гладила волосы рыдающей девушки, перебирала их морщинистыми пальцами и смотрела отрешенным тоскливым взглядом куда-то сквозь стены, сквозь время. В воздухе витали запах пыли, дождя и горечи.

— Знаешь, бабушка… — Лариса наконец-то оторвала голову от колен старой женщины и посмотрела на нее мутными от слез глазами, — сейчас мне показалось, что я смогла принять его смерть… но… в следующее же мгновение… нет… я никогда не приму, никогда… — она снова горько заплакала.

Анастасия Вячеславовна сама с трудом сдерживала слезы, глядя на то, что происходит с ее девочкой. Ведь ей не было бы так невыносимо больно, если бы она сказала… Но ведь она обещала молчать, обещала хранить чужую тайну, зная, что это может повлечь за собой много новых проблем, зная, что ей будет тяжело с этим грузом.

— Бабушка! — Лариса снова подняла лицо и во взгляде ее было столько мольбы, что сердце старой женщины сжалось, не в силах выносить больше то, что она взяла на себя, — бабушка, пожалуйста… скажи мне, где его могила. Скажи… — слова повисли в воздухе. Лариса вытерла слезы, встала, отошла в сторону, остановилась возле одной из картин, отвернулась к ней, и горячо зашептала. — Ты все равно придешь.

— Зачем же не теперь? Я жду тебя — мне очень трудно.

— Нет! — оборвала ее Анастасия Вячеславовна и строго покачала головой, — не нужно, не нужно, Лара. Не зови смерть. Послушай… — говорить об этом ей было тяжело, и она тоже отвернулась к окну, за которым непрерывной стеной шел дождь, — Лара, я не могу сказать тебе, где его могила…

— Почему!? — закричала Лариса.

— Потому что он не мертв.

Девушка обернулась. В глазах ее читались недоумение и вместе с ним надежда.

— Он не мертв… — эхом повторила она и улыбнулась так светло и радостно, как не улыбалась уже очень-очень много времени, — не мертв… — даже снова это сказала, будто проверяя сказанное на вкус.

Это были не просто слова. Это — звон вселенной, песня ветра и радости. Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Измученный, изъеденный тоской разум отказывался верить, но сердце с готовностью приняло эту новость, как будто всегда знало об этом и просто само не решалось произнести в слух три волшебных слова.

— Да, — подтвердила Анастасия Вячеславовна, — но… Лара… — она протянула руки к внучке и та послушно подошла и взяла ее морщинистые ладони, сжала в своих, изящных, с нежной кожей, снова начавшей покрываться ожогами от кипящего масла. — Лара… — бабушка не могла смотреть девушке в глаза, ее саму душили слезы и она с трудом сдерживалась, — но порой я думаю, что лучше бы он все-таки погиб. Он тоже думает так.

— Почему, бабушка?

— Потому что он стал инвалидом, Лариса, — женщина очень редко называла ее полным именем и всегда это происходило в особые моменты. Она все-таки посмотрела девушке в глаза и поджала губы. — Он не хотел, чтобы ты видела его таким, если вдруг решишь искать его…

— Как глупо, — вздохнула Лариса, — я должна, должна увидеть его! Любой ценой… Где он сейчас?

Анастасия Вячеславовна молчала, собираясь с мыслями и с силами заодно. Она понимала, что раз она решилась сказать правду, нужно говорить ее до конца, но не готова была готова к этому. Останавливаться было поздно.

— В палате самоубийц, — как могла спокойно ответила женщина и обняла внучку крепко-крепко. Они обе плакали, но так было намного легче.

— Бабушка, ты ведь скажешь мне в какой именно больнице? — через слезы спрашивала Лариса. Анастасия Вячеславовна кивнула и написала ей номер и адрес. Она знала, что рано или поздно сделает это, вопреки желанию Валентина. Так будет лучше для каждого из них. Старая женщина знала, что сам он хочет этого, просто боится признаться себе в этом, знала, что он многое отдаст за возможность еще хоть раз увидеть ее Лару.

Лариса коротко поцеловала бабушку во влажную щеку, слизнув с нее соленый вкус слез.

— Возьми зонт… — взмолилась Анастасия Вячеславовна, но внучка уже выпорхнула из здания музея. Она торопилась так, как будто опаздывала на самый последний в своей жизни поезд, хотя и отправлялась туда, где время остановилось навсегда. Все происходящее казалось ей сном. Она не верила, до конца не могла поверить. Земля уходила у нее из-под ног, все кругом смешалось, и размытый дождем город слился в одно большое серое пятно с цветными пятнами вывесок и рекламных щитов. Люди равнодушно шли мимо под яркими зонтами, никому не было дела до ее маленькой жизни и огромной радости.

Ларису оглушила тишина больничных коридоров, она долго блуждала среди дверей, а отыскав нужную, все никак не решалась войти внутрь. Нужно было сначала успокоиться, перестать плакать, но задача была не из простых. Кое-как вытерев слезы, девушка шагнула внутрь и зажмурилась от яркого электрического света.

Она никак не могла узнать в человеке, сидевшем в инвалидном кресле, спиной к двери, Валентина. Она совершенно не представляла себе, что делать и как себя вести, не знала, что она должна сказать. Один взгляд на него лишил ее всей решительности, с которой она бросилась сюда.