Агония Иванова - Проощание с детством

Так вышло, что Дима был из числа тех людей, которые комфортно чувствовали себя только придавленные чьим-то каблуком. Он не был совершенно готов к жизни, совершенно не смыслил того, как будет решать взрослые проблемы, которые рано или поздно встанут перед ним. Грозная бабушка с ее упреками не всегда будет рядом. Насмешливый Коля не всегда будет рядом. Он уже исчез из Диминой жизни. С момента его отчисления из школы, они практически не общались, им не о чем было говорить. Ничего более не связывало их, хотя раньше у них было столько общего!

Дима бегло огляделся, словно кто-то может застукать его за этим неблагородным делом, и положил машинку в карман куртки, которую он и не потрудился снять.

Игрушки были собраны. Посуду он помыл. Хватить его никто не будет, но, может быть, недовольство бабушки вечером, когда она вернется со своей нехитрой работы, будет меньше. Может, она будет говорить на пол тона тише и не будет проклинать его. Может быть.

Квартира была такой пустой и неуютной, не смотря на чистоту и порядок, которые они исступленно пытались поддерживать здесь. Чего-то не хватало. Дима собирался и все пытался понять чего. Нет, он в таких вещах ничего не смыслил, не разбирался. В чем он вообще разбирался? Он не знал. Ничего не знал. Маленький человек. Куда ему до высоких идеалов!

На улице он вдруг вспомнил, что забыл зонт. Некоторое время парень постоял под дождем, а потом плюнул и пошел так. Капли ползли по лицу, забирались под тонкую ткань куртки, а он все думал о том, почему квартира такая пустая, думал об отце, перебирая в памяти немногочисленные воспоминания.

На краю пустыря росло высокое, давно уже мертвое дерево, который никто не удосуживался спилить. Дима без труда залез на одну из веток и стал делать свое черное дело, дело, которое он задумал. Все необходимое он принес с собой.

Город тонул в серой дымке, как будто окутанный смогом горящей травы. Это лето, должно быть, будет очень жаркое.

Дима намотал веревку на руку, дернул, проверяя насколько она крепкая и устроился поудобнее, наблюдая за тоскливым, но таким родным пейзажем, в котором ничего не менялось. Как на картинке. А есть ли такие картины? Ему казалось, что все произведения искусства должны быть яркими, запоминающимися… зачем кому-то рисовать такие серые бесцветные города, в которых солнце выходит только по праздникам? Зачем кому-то вообще знать о них? В произведениях искусства он тоже совсем не разбирался. Он не знал, какими должны быть они, чтобы быть по-настоящему ценными.

Он не знал, как он будет делать то, что собирался и как правильно вести себя в такой ситуации. Откуда-то он слышал, что полагается оставлять записку, чтобы кто-то ее потом прочитал и понял, почему он сделал это. А он и объяснить то не мог, зачем он это сделал и почему. Просто знал: так надо.

А написать? Он бы коряво, с ошибками, написал бы «Вам всем так будет лучше. Мама не плачь, бабушка — не кричи…» К кому бы он обратился еще? Да не к кому… Всем остальным плевать. К учителям, которые считали его воплощением мирового зла? К Коле? К одноклассникам, которые побаивались его из-за дурной репутации, сложившейся за годы? К некой девочке Анечке, из седьмого класса, которая ему всегда нравилась? Он то и чувства свои не знал, как проявлять, кроме как подергать ее за косички или кинуть ей пиявку, выловленную из пруда, в портфель. Пиявка — это хорошо, а это правильно, а обращение в глупом, прощальном письме — нет. Плохо он это придумал. Да и потом, он был такой неграмотный, что читая это его письмо, все бы потешились бы на славу, а ему этого не хотелось, хотя он частенько веселил окружающих своими выходками и дурацкими шуточками. Просто это не шутка. Просто сейчас все серьезно.

Дима выудил из кармана машинку, повертел ее в руках, потом прижал к груди, нежно-нежно, словно это было его домашнее животное. Ему вспомнилось, как они встречали новый год всей семьей, как ходили после смотреть салют и строить крепость из снега… Это было так давно, в прошлой жизни. Вроде бы и не с ним. А с ним — глупости какие-то — угнанные машины, сигаретки, битые стекла и чья-то вечная, заскорузлая ненависть.

Мальчик сплюнул, убрал машинку обратно и надел петлю себе на шею.

Что он должен сказать в таком случае? Ничего, пусть ничего. Так лучше будет, правильнее…

Веревка была вся насквозь мокрая и скользкая, как и Дима, его руки, лицо, волосы и даже одежда. Он чувствовал себя маленькой собачкой, выброшенной на улицу хозяевами за какую-то повинность. Какую из них? Он во всем был всегда виноват. Особенно в том, что родился на свет — это по словам бабушки. Пусть бабушка вздохнет облегченно. Она больше не будет жалеть, что у нее такой плохой внук. И мама не будет жалеть, что у нее такой плохой сын. Никому, никому он больше не доставит неудобств своим существованием.

Дима оттолкнулся от ветки и прыгнул вниз.

Даша не любила дождь и хмурое безрадостное бессезонье вообще. В такую серую унылую погоду ей хотелось забиться в теплый уголок, завернуться в плед с головой с чашкой горячего чая в руках и не выходить наружу до наступления лета. Но она вынуждена была стоять под стареньким зонтом с переломанными спицами и дожидаться Юру.

Она сама выбрала место встречи. Она не хотела говорить с ним дома или в его квартире.

Было в этом что-то гадкое, слабое, от этого она казалась себе трусом. Вместо того, чтобы встретиться с опасностью лицом к лицу, она пыталась по максимуму избежать болевых ощущений, искала обходные пути, упрощала свою задачу. Но задача сама по себе была не очень-то простой.

Перед ней стоял выбор между двумя одинаково близкими ей людьми: Настей и Юрой. А вместе с ними — противостояние двух систем ценностей. Выбери она Настю — она навсегда останется серой мышкой, скучной среднестатистической девчонкой, маменькиной дочкой, покорной и послушной. Выбери она Юру — перед ней распахнется совсем иной мир, полный творчества, свободолюбия и волшебства, красивой музыки, картин и странных людей. Мир, всегда пугавший, но манивший тихую, домашнюю Дашку. Только отчего-то этот дивный чудесный мир казался предательством. По отношению к ней самой, прежней. К маме с ее правилами и принципами. К Насте…

Эти мысли были оборваны появлением Юры. Он порывисто заключил девушку в объятия, хотел поцеловать, но она увернулась. Сначала нужно было что-то решить.

Капли дождя залетали и под зонт, заставляя Дашу кашлять влажным седым воздухом.

— Что случилось? — насторожился Юра.

— Давай пройдемся, — вместо ответа предложила девушка. Мужчина раскрыл свой зонт, и его хватило им обоим.

В такую погоду аллеи старого парка были совсем пустыми, никто не мог нарушить их уединения.

Даша все смотрела себе под ноги и всячески прятала взгляд.