Марк Далет - Орбинавты

— Вот и хорошо! — легко согласилась Консуэло. — Так я не забываю, в каком положении могла бы находиться, если бы мне не повезло. К тому же, милый Алонсо, в букете достоинств, каковым являюсь я, должен быть какой-то мелкий изъян, какая-то капля глупости.

С этими словами «букет достоинств» подобрал для Алонсо подходящий ему по размерам овидиев чехол.

— Теперь всегда выходи на поле любовных битв в этом шлеме! — провозгласила Консуэло. — Смотри не забывай хорошенько мыть его между сражениями.

После первого опыта использования «шлема» Алонсо признался, что ощущения в нем не так остры, как без него.

— Так ведь именно это и позволило тебе так долго воздерживаться от кульминации, что ты заставил меня дважды добежать до рубежей прежде, чем взорвался сам. Следовательно, «шлем» делает тебя еще более выносливым. Посмотри на мое довольное лицо, — рассмеялась Консуэло. — Видишь, как ты угодил женщине?!

Как обычно, в столовой, когда они поднялись туда, их ожидал уже накрытый чьими-то заботливыми руками стол.

— Если мы друзья или хотим ими стать, — произнес Алонсо, смакуя старое, выдержанное вино (что сказал бы на это его учитель в гранадской школе?), — означает ли это, что мы можем смело делиться друг с другом своими секретами?

— С кем же еще делиться, если не с друзьями? — Консуэло есть не хотелось, и, вопреки этикету, она, прихватив лютню, уселась на стул с ногами, скрестив их по-восточному, и стала тихо пощипывать струны.

Алонсо рассказал о своей синеглазой «даме из медальона». Собеседница слушала с большим интересом.

— Какая замечательная история! Алонсо, почему ты не попытаешься ее найти? Ведь она, по всей видимости, живет где-то в Саламанке или в ее окрестностях, как и этот рыцарь, который носит медальон с ее портретом…

— Что во всем этом замечательного? — запротестовал Алонсо. — Она возлюбленная другого человека! Причем у меня с ним сложились довольно теплые отношения. Как же я могу злоупотребить его доверием и, пока он сражается на войне, искать ее?

— Мне кажется, что ты делаешь выводы, не имея для этого достаточных оснований. А если это не возлюбленная, а сестра или племянница?

Алонсо поперхнулся вином. Почему ему самому ни разу не пришла в голову такая возможность?! Достаточно было Матильде сказать: «У него есть возлюбленная», как Алонсо свято в это поверил…

— Как это замечательно дружить с умным человеком! — произнес он с чувством.

— Тут особого ума не требуется. Многие сказали бы тебе то же самое, просто ты ни с кем не делился, а себе сразу вбил в голову, что девушка на медальоне — возлюбленная Мануэля. Ну ладно, это уже не важно. Давай подумаем, как ее найти. Ты говорил, что мать Мануэля училась в университете. Тогда где-то в списках студентов должно быть упоминание о ней и о том, где она живет. Найдя мать, можно попытаться как-то выведать у нее сведения об этой девушке. Пока не знаю как, но меня уже увлекает это приключение! Непременно что-нибудь придумаю и найду тебе твою синеглазую красавицу! В конце концов, друг я тебе или нет?!

— Подожди, Консуэло. Дай мне сначала определиться с решением. Я вовсе не уверен, что хочу ее найти. А если она окажется замужем? Или все-таки это не сестра Мануэля, а дама его сердца? По правде сказать, я уже несколько раз полностью забывал ее образ, но почему-то она вдруг начинает мне сниться, и тогда я снова вспоминаю во всех подробностях, как она выглядит.

— Что ж, — Консуэло извлекла триумфальный аккорд, — в таком случае вернемся к твоему обучению.

— Как! Опять в постель! — Алонсо округлил глаза. — Ты хочешь измотать меня, как в наш первый вечер?!

— Нет-нет! — поспешила успокоить его Консуэло. — Сегодня мы приступаем ко второй части ученичества, а она, напротив, предполагает отказ от близости.

— Что?! — вскричал Алонсо, изобразив притворный ужас, который в действительности был не так уж и притворен. — Лучше уж изматывай меня!

— Алонсо, друг мой, я делаю из тебя великого любовника. А великий любовник — это тот, кто умеет дарить наслаждение, умеет сам наслаждаться, но никогда не впадает в зависимость от предмета своей страсти. Между тем, — продолжала Консуэло, — на сегодняшний день ты очень зависишь от близости со мной. Тебе следует научиться преодолеть эту зависимость. Иначе ты не преуспеешь в ученичестве. Помнишь, в первый вечер ты сам сказал, что я дергаю тебя за нитки, как марионетку? Так вот, мой патриций, тебе необходимо перестать быть марионеткой! Наша общая задача — сделать тебя свободным и счастливым.

Алонсо молчал. Ему было грустно, но он не знал, чем можно возразить. Кто же откажется от свободы и счастья? Вот только выглядят они почему-то как одиночество и тоска.

— Есть и вторая причина для того, чтобы ты перестал зависеть от меня. — Консуэло осторожно положила лютню на соседний стул. — Если ты не будешь свободен, мы не сможем стать друзьями. Друг — это тот, кто радуется за меня, когда мне хорошо. Обрадуешься ли ты за меня, если мне будет хорошо с другим мужчиной? Этого может и не произойти или может произойти через много лет, но мне важно знать, что я остаюсь с тобой по обоюдному желанию, а не по принуждению или долгу.

Алонсо вздохнул, постепенно примиряясь с неизбежным. Он уже давно понял, что предлагаемый ею дар дружбы вполне может оказаться ценнее любых взрывов страсти, и теперь, в общем-то, соглашался с ее правотой.

— Я расскажу тебе, — сказала Консуэло, — как упражняться, и ты будешь делать это целых три дня.

— Мы три дня не будем видеться? — Голос Алонсо не смог скрыть, какое лишение почувствовал он при ее словах. Нет, она определенно была права: ему необходимо срочно пройти вторую часть обучения, иначе он так и останется унылым паладином прекрасной дамы.

— Нет, мой милый Алонсо, не будем. Ко мне приезжает дон Гутьерре.

— Ну что ж, в таком случае давай приступим. — Алонсо решительно встал со стула. Теперь он ходил по комнате, держа в руке кубок с вином. — Все, чему ты научила меня до сих пор, ценно и удивительно и наполняет меня огромной благодарностью. Не скрою, ты права: на сегодняшний день мне хотелось бы не расставаться с тобой ни на миг. Учи же меня, как можно быть таким же счастливым, когда тебя не будет рядом!

Консуэло приблизилась к нему и молча обняла его.

— Девочкой в Альхаме, — произнесла она тихо, — я была привязана к родителям, к братьям и сестре, к родному городу, к своему дому. Алонсо, я все это разом потеряла! Не знаю, права я или нет, но с тех пор я очень боюсь к чему-то или к кому-то по-настоящему привязаться.

Алонсо никогда прежде не слышал в ее голосе столько грусти, как в эту минуту.

— Но как же тогда ты можешь говорить о дружбе?! — воскликнул он, недоумевая. — Разве она не предполагает привязанности?