Рауль Мир–Хайдаров - Путь в три версты

До Мартука верст тридцать, вся короткая летняя ночь и уйдет на дорогу.

Наверху, на сене расселась вся компания, считай, звезды рядом. Никто не спит. Да и как уснешь, ведь до самого Мартука не знаешь, к кому во двор сегодня машина. Такое правило у Фатыха — жребий кидают только перед самым въездом в село. Первые памятные уроки демократии на практике.

Иногда среди ночи Камалов вдруг просыпался и, растревоженный, уже не мог уснуть до утра. Стараясь не беспокоить домашних, он осторожно выходил в тесноватую кухоньку и, не включая свет, кутаясь в просторный халат, подолгу курил. Эти ночные часы в чистенькой, с устоявшимися запахами печеного комнатке были как бы продолжением сновидений наяву или, вернее, воспоминаниями о былом. Но что-то мешало ему полностью насладиться картинами детства и юности, мысли и видения все чаще стали перебиваться событиями дня сегодняшнего.

В ванной, где по утрам, глядя в треснутое зеркало, он тщательно брился, у Камалова как-то вырвалось:

— Что же это происходит? Ностальгия? Мне ведь только тридцать пять…

Даже в рябом, порченом зеркале отражался молодой, с крепким волевым подбородком мужчина. Ни единого седого волоска, никаких залысин или намеков на плешь, ну а морщины — они волнуют только женщин. Спокойный взгляд глубоко посаженных глаз на крупном лице говорил о выдержанном, уравновешенном характере.

Но не было с осени покоя в душе Камалова.

В переполненном утреннем автобусе, по дороге на работу, которую в последнее время не без иронии он называл старым чиновничьим словом «служба», Камалов в мыслях невольно возвращался к Мартуку.

«Разве не я сам, по доброй воле, ушел от той жизни? От друзей, соседей, от многочисленной родни… из отчего дома… от свиста осеннего ветра в открытом поле, от утренних всплесков играющей на реке рыбы, от дымных костров на убранных огородах…» — думал он, стиснутый со всех сторон другими пассажирами.

В скрипевшем автобусе с астматическим мотором толкали в бока, наступали на ноги, ворчали, и Камалов невольно радовался, что нужно было что-то делать: продвигаться, уступать кому-то дорогу, передавать деньги за проезд…

Удивительно, что до той самой минуты, когда возникал этот тревожный вопрос, он не замечал автобусного хаоса.

Сойдя у медно–обогатительной фабрики, вблизи которой располагались городские строительные управления, Дамир пересекал большой двор домостроительного комбината и оказывался на территории своего дорожного управления.

Длинный одноэтажный барак, оставшийся с довоенных времен, не очень радовал глаз снаружи. Зато внутри… прямо с порога чувствовалась хозяйская рука и инженерная фантазия. Все было переделано: убраны лишние перегородки, совмещены или разделены комнаты, заново обшиты деревом потолки, пол покрывал ковровый линолеум. С высоких потолков и со стен, чередуясь, целый день мягко струился свет. Иначе в коридоре без окон стояла бы колодезная темнота.

У каждого отдела, даже у самого маленького, был полный света и воздуха отдельный просторный кабинет. В комнатах совсем по-домашнему стояли голландские печи, отапливавшиеся природным газом. В конце коридора была кухня с двумя четырехконфорочными плитами. Окна кабинетов, выходившие во двор, распахивались в сад и цветник, некогда заложенный жильцами. Сад был ухожен, и немудрено: все воскресники администрация строительного управления проводила в своем дворе, такая традиция сложилась до прихода Дамира.

Камалов приезжал на работу раньше других. Не торопясь, проходил из конца в конец коридора, по пути везде включая свет. В приемной главного инженера на секунду останавливался, оглядывал себя в трюмо, на его взгляд слишком уж по-домашнему занимавшее самый видный угол.

Он открывал ключом дверь сдвоенного кабинета планового отдела и, пересекая комнату, где сидела его заместитель, или, точнее, старший инженер отдела Кира Михайловна, попадал в свою, более просторную, с массивным столом и разноцветными телефонами: внутренним, городским и главковским. Придя сюда на работу, Камалов ничего менять не стал, разве только трюмо из кабинета отправил в импровизированную приемную, да еще попросил снять застекленную с занавесочками дверь, отделявшую его комнату. Может, служебные неприятности были причиной волнений Камалова? Нет, Дамир Мирсаидович с делом справлялся, был на хорошем счету: поговаривали даже, что трест имеет на него виды. Может, был загружен до предела и уставал не в меру? Или не устраивали условия работы?

Да полно… Были времена, когда он сутками пропадал на сдаточных объектах и не то что уставал, с ног валился, а об условиях работы и говорить не приходилось.

К дорожникам в строительное управление Камалов пришел с дипломом народнохозяйственного института, а в город этот приехал по комсомольской путевке.

Служил Дамир в стройбате, еще по старому сроку, три года, да еще полгода придержали, тоже пусковая стройка была,— был бригадиром. И оттуда, с Амура, почти всей бригадой заявились сюда, под Ташкент. Везде пришлось поработать: и промышленные объекты строили, и жилье, и к Дворцу металлургов его бригада руку приложила, и в прорыв на железобетонный комбинат бросали его гвардейцев — так за ударный труд их прозвали с первых же дней. Им же первым в тресте присвоили звание бригады коммунистического труда. А тогда, в начале шестидесятых, движение это только набирало силу, и строгость была большая, не всякий и не любая бригада удостаивались такой чести. Дать выработку и план, управиться к сроку, да так, чтобы и качество не хромало, было еще не главным для такой бригады, требовалось, чтобы каждый повышал свой уровень знаний.

Вызвали по весне бригаду в трест, прямо в парткабинет. Парторг, майор в отставке, принял радушно — как же, свои, армейские! Тогда они не только форму, но и сапоги еще износить не успели.

— Что ж получается, товарищи гвардейцы, показатели хоть на две бригады, а на звание коммунистической все-таки не тянете,— ошарашил с ходу парторг, бравировавший военной выправкой.

Ребята переглядывались в недоумении: в чем же они оплошали?

— С образовательным уровнем дела не на высоте,— не стал он мучить загадками,— оказывается, никто из вас не учится, расти не желает…

Короче говоря, всех определил бывший майор: троих в вечернюю школу, семеро поступили в техникумы, а с бригадира спрос иной — институт. Подвела братва, выдала, что были у Камалова такие планы еще в армии и что поступить пытался до призыва. Но надо отдать должное парторгу: не забывал гвардейцев, ревниво следил за ними, перевел студентов в общежитие для молодых специалистов, шефами над ними инженеров закрепил, да и позже при распределении квартир ни одного не забыли.