Рауль Мир–Хайдаров - Путь в три версты

В ту пору, когда Дамир готовился к поступлению в институт, он уже встречался с Машенькой из отделочной бригады. Работа, подготовка к экзаменам требовали времени, и Дамир тогда всерьез опасался, что пока он корпит над конспектами, девушку у него кто-нибудь уведет. Город-то — общежитие на общежитии, да везде такие ребята, особенно монтажники,— орлы, только заикнутся, что хотят осесть здесь навсегда, в неделю квартиру им из-под земли отыщут, потому как верхолазы — асы, они незаменимые люди.

Но все его сомнения и тревоги оказались беспочвенными: как-то Машенька, застав его за учебниками, обрадовалась и в тот же вечер, немного смущаясь, сказала: — Дамир, поступишь в институт, выйду за тебя замуж…

Он поступил и женился на своей ненаглядной, а когда они ждали своего первенца — Зарика, получили двухкомнатную квартиру, в которой жили и сейчас.

В городе, где каждый объект — пусковая стройка, а сроки сдачи сжаты до предела, работать бригадиром непросто, а Дамир шесть лет руководил гвардейцами и по вечерам еще занимался в институте. Благо хоть факультет оказался рядом с домом, через дорогу…

По правде говоря, не будь Машеньки, не одолеть бы ему института. На третьем курсе, когда сдавали сернокислотные цеха, на занятия неделями не ходил: работали, считай, по две смены, да как работали! Вот тогда-то, вымотавшийся, третий год без отпуска (то на свадьбу деньги нужны были, потом квартиру надо было обставить, потом Машенька сидела с Зариком и год не работала), запустил он учебу и решил бросить институт. Учиться абы как он не умел, как не умел работать спустя рукава. Иной зачет, даже экзамен он мог сдать, только сказав: «Понимаете, днюю и ночую на сернокислотном, не успел…»

Его бы поняли, потому что на вечернем отделении преподавали инженеры из треста и заводоуправления, главные инженеры специализированных организаций. С ними он ежедневно встречался на стройке и на планерках, не раз сидел рядом в президиумах. Знал Дамир, что таким испытанным методом пользовались многие. «Многие — еще не все» — давнюю поговорку отчима мальчишка навсегда запомнил.

А что было дома, когда Камалов объявил о своем решении бросить учебу, лучше не вспоминать.

Потом, на работе, Дамир обдумывал все, что говорила жена, и выходило, что кругом Машенька права. Разве ей было легче? В комплексной бригаде отделочников ей и штукатурить, и малярить приходится, порою на такой высоте, что глянуть вниз страшно. Летом целый день на жаре, ниже тридцати не бывает, зимой на холоде, а о сквозняках круглогодичных и говорить не приходится.

А Зарик? Ведь его утром нужно в ясли отвести, а вечером вовремя забрать. А объекты у нее сегодня на одном краю города, а завтра на другом.

И разве уходил он на работу хоть раз без горячего завтрака и не ожидал ли его всегда ужин? Как бы ни уставала, разве легла она хоть раз до его прихода с занятий? И каждый понедельник разве не удивлял он своих гвардейцев выстиранной и выглаженной спецовкой — а ведь стиральную машину они купили совсем недавно? А какой роскошный подарок — книжный шкаф и письменный стол — сделала она ему к окончанию первого курса на свои премиальные! Кончилось тем, что Машенька, несмотря ни на какие возражения начальства — дошла до парторга! — заставила мужа взять отпуск за два года, и Дамир к весенней сессии рассчитался со всеми «хвостами».

Когда он учился уже на четвертом курсе, главный инженер не раз говорил ему:

— Ты уж, Камалов, не обижайся, что не берем в аппарат,— место для тебя нашлось бы, хотя инженеров у нас хватает, да вот беда — толковых мастеров и бригадиров в обрез…— и не то шутя, не то всерьез сетовал: — Каждый раз трестовскому парторгу говорю, что медвежью услугу он мне оказывает: самых толковых бригадиров и лучших рабочих лишаемся — кончают вузы, уходят в аппарат, а то и в другие организации.

В тридцать лет, как раз в день своего рождения, Дамир Мирсаидович получил диплом. В своем управлении оставаться не захотел: было странно, что придется на иной основе строить отношения с друзьями и товарищами. И главный инженер рекомендовал Камалова коллеге из дорожного управления. Так Дамир Мирсаидович оказался в кабинете со свежевыкрашенной и блестевшей лаком голландской печью под началом Киры Михайловны.

Когда главный инженер треста представлял Камалова начальнику управления, тот, не дослушав до конца, глядя с улыбкой на неловко переминавшегося с ноги на ногу Дамира Мирсаидовича, сказал:

— Хорошо, брат, действительно гвардеец. Берем! — и добавил: — Не обижайся, я бы и не гвардейца принял, дело в том, что мужиков в управлении всего двое: я да он,— начальник показал на своего главного инженера.— Ты будешь третьим. Инженер нынче пошел женского пола. Во всех отделах из конца в конец коридора сплошь женщины. Не хватает, видно, у нашего брата в молодости терпения подзубрить, подучить, чтобы добрать тот единственный балл, из-за которого он уступает дорогу прекрасному полу. Как шутит один мой приятель, он из-за Анны Карениной инженером не стал. По литературе выше тройки не мог получить, а пигалицы, на балл лучше знающие про Каренину,— на стройфак, пожалуйста. У них в молодости, наоборот, терпения, старания больше, да и дальновиднее они. Так что, Дамир Мирсаидович, это мы вас должны спросить, не убоитесь ли? Вам, почитай, одному придется работать здесь с женщинами, ведь нас целый день нет: я на планерках да на совещаниях, а он по объектам мотается…

Новый инженер поначалу вызвал у женщин интерес: одна за другой приходили они в первые дни в плановый отдел к Кире Михайловне, то спросить, то выяснить, то согласовать, но видя, с каким усердием взялся он за изучение бумаг, головы не поднимает, быстро перестали проявлять любопытство.

Кира Михайловна, видимо, женским чутьем уловила, что пришел человек основательный, и пришел не на один день, поэтому секретов не таила, опытом делиться не отказывалась. День ото дня не только терпеливо вводила Камалова в курс дел, но и перекладывала на него часть работы, которая выполнялась толково и быстро. В те дни, когда Кира Михайловна возвращалась с бюллетеня (то сама болела, то дети), она, к своему удовольствию, отмечала, что все отчеты сданы в срок, нужные письма разосланы, короче, в отделе полный порядок, словно сама она и не отсутствовала.

Понемногу Камалов обживался. На столе, как у других, появились чайник и две пиалы. Приятно было среди жаркого дня заварить кок–чай и, сев напротив распахнутого в сад окошка, неторопливо выпить чайничек–другой.

За полгода его раза три приглашали на дни рождения. В такие дни до обеда без перерыва полыхали все восемь конфорок, а топот в коридоре стоял такой, как в дни выдачи зарплаты, когда разом приезжали все рабочие. К условленному часу приезжало начальство, и потом мужчин приглашали в техотдел. Кабинет был просторный (может, при реконструкции он уже имелся в виду как банкетный зал?), мест с избытком. Столы в форме буквы «Т» красиво застилались белоснежным дефицитным ватманом. Там, где обычно восседала именинница, цветным фломастером было написано: «С днем рождения, Генриетта!» (Камалову почему-то запомнилось именно это — Генриетта…) Глядя на изящные завитки букв, можно было узнать почерк лучшей чертежницы отдела — как минимум полдня не пожалела.