Герман Садулаев - Шалинский рейд: роман

Шайтаны это поняли, да.

Дагестанский шейх скоро отплатит черной неблагодарностью приютившей его Чечне, сыграв не последнюю роль в развертывании провокации в Дагестане, которая стала поводом для России начать новую войну.

Шайтанам не понравился чеченский шариат, слишком он был похож на коммунизм. И они заклали Чеченское государство. Принесли его в жертву.

И мировому капитализму не понравилось. Еще до заклания он подготовил жертву: сжал в тисках экономической блокады, обрек на нищету. А как?

Очень просто. Даже элементарно. Глобальный мир капиталистической экономики до предела монетизирован. Деньги – его кровь. Банки и биржи – сердце. Выпусти кровь из организма – и ткани омертвеют.

В Чечне просто не хватало денег. Не денег как эквивалента национального богатства, а просто – бумажек с цифрами. Инструмента трудового и товарного обмена. Оборотной денежной массы. Из-за отсутствия денег невозможно было наладить даже производство и обмен внутри республики! Предприятия стояли, люди бездельничали и нуждались, все только потому, что не было этих символических бумажек. Воистину капиталистическая экономика не рациональна. Она иррациональна. Это полный сюрреализм.

Россия не допускала в республику рубли в достаточном для чеченской экономики количестве.

В 1998 году между министерствами финансов России и Ичкерии было подписано соглашение по проекту бюджета на 1999 год; республиканскому бюджету было по соглашению выделено около 2 миллиардов рублей. Государственная Дума снизила объем финансирования до 240 миллионов. А Совет Федерации вообще исключил финансирование Чечни из российского бюджета.

Признав таким негативным манером независимость Чеченского государства.

Выходом было выпустить собственную валюту. Банкноты были напечатаны еще при Дудаеве. Кажется, там же, где и паспорта. Но не дошли до Чечни. Сейчас опытная партия хранится в подвале одного турецкого политика.

Но это означало бы полный изоляционизм. Закрыться от российского и мирового рынков – понятно, что ичкерийские деньги никто не признает, как и ичкерийские паспорта. А закрытый рынок не может быть чистым рынком, торжеством товарно-денежных отношений. Пришлось бы еще упорнее вводить элементы социализма, чтобы выжить в полной изоляции. А потом пробить ее. Как это сделал Советский Союз.

Не было на это ни сил, ни мудрости, ни решимости. И времени уже не оставалось.

А я вспоминаю, как в детстве мы играли в такую игру: создали государство. У нас была территория, ограниченная соседскими улицами, – там жили дети-варвары, не знавшие государственного устройства. Мы сформировали армию для отражения их атак. Правительство, законы. И мы напечатали свои деньги – в первый же день. Вернее, нарисовали. На обрезках обоев. Красивые деньги! Без денег было никак нельзя. Хотя государство наше было в прин ципе социалистическим – далеко не все продавалось за деньги. Вернее, почти ничего не продавалось. Что можно было продать или купить за эти смешные бумажки? Ничего из того, что приходило в нашу страну извне.

Но мы получали деньги из бюджета и обменивали их на условные товары и услуги в собственном государстве. А рисовали денег столько, сколько было нужно. Обойных обрезков хватило надолго.

Наша страна называлась: Басская советская социалистическая республика. БассССР. Чтобы не путать с БССР – Белорусской ССР. Нет, это не про басков. Про басков, испанских сепаратистов и их террористические организации, мы ничего тогда не слышали. А республику назвали по имени протекавшей рядом речки, Басс.

Басская ССР просуществовала по меркам детского времени очень долго – целых два летних месяца! Потом она исчезла. Не случилось никакой катастрофы.

Просто мы придумали другую игру.

Если бы я написал историю этой игрушечной страны, она повторила бы в чем-то историю республики Ичкерия. Она отразила бы ее, как часть отражает целое. Только кровь от царапин и ссадин превратилась бы в потоки смертей.

А еще, Ичкерии стоило бы многому поучиться у Басской республики.

Например, вовремя напечатать свои деньги.

Наше ведомство и весь силовой блок лихорадило постоянными реформами, преобразованиями, объединениями, реорганизациями, переименованиями и прочими бюрократическими инфекциями, что еще более осложняло повседневную работу. Мы не успевали привыкнуть к тому, как нас зовут, заменить шевроны и удостоверения, как поспевала новая реформа.

14 марта вышел указ Масхадова о создании Министерства государственной безопасности ЧРИ. В новое министерство вошли: Служба национальной безопасности (СНБ), Управление по борьбе с похищениями людей (УБОПЛ), Управление безопасности на транспорте и другие спецконторы. Главой МГБ стал бригадный генерал Турпал-Али Атгериев, вице-премьер кабинета министров, куратор силовых структур, правая рука Масхадова.

То есть теперь у нас было Министерство государственной безопасности, возглавляемое Атгериевым, и Министерство шариатской государственной безопасности, руководимое Арсаевым. Чтобы не повторять слово «государственной», наше министерство стали называть просто Министерством шариатской безопасности. Как будут разграничены полномочия, оставалось не вполне ясным. Вроде бы МГБ – аналог советского МГБ-КГБ, российской ФСБ, то есть – собственно спецслужба. Но раньше эту роль выполняла НСБ, руководимая Ибрагимом Хултыговым, а теперь она включена в МГБ на правах структурного подразделения. И если МГБ – это расширенная НСБ, то зачем ей Управление транспортной безопасности: попросту говоря, линейные отделения милиции на транспорте? И вообще, в чем будет отличие МГБ от МШБ? И зачем два ведомства, дублирующих друг друга? Все это выглядело как бред.

Или аппаратная игра. Игра, в которой, если хотят отодвинуть чиновника, не объявляют об увольнении, а создают параллельное ведомство и назначают его руководителем нового фаворита.

Иногда старый, поняв, что утратил первую роль, уходит сам.

Асланбек Арсаев уже через две недели после создания МГБ подал в отставку. Ушел по собственному желанию. Это формально. Мы же понимали и поговаривали в кабинетах, что Асланбека «ушли» – вынудили оставить свой пост.

Точно так же в начале мая с поста министра иностранных дел ушел Ахьяд Идигов. Он констатировал, что его министерство существует только на бумаге, нет даже офиса. А в правительстве действует структура с параллельными полномочиями – Департамент по связям с зарубежными странами.

Арсаев не растворился, не ушел от дел. Он вернулся в армейские подразделения, откуда пришел во власть.

А нашим новым министром стал бригадный генерал Айдамир Абалаев. Я имел возможность познакомиться с ним лично 11 апреля. В тот день бойцы Шалинского РОШГБ (кажется, мы назывались еще так) под моим личным руководством (Лечи остался в конторе) отбивали у бандитов нефтяную скважину неподалеку от города Аргун. Вялое переругивание милиционеров с преступниками, не желавшими отдавать скважину, вдруг превратилось в ожесточенную перестрелку. Шальная пуля сбила берет с моей головы. Я свалился на землю и палил из АК в сторону бандитов. Не прицельно, скорее, от страха и злости. «Нефтяники» ранили двух наших и ушли на вызванных ими по рации машинах, прикрывая свой отход огнем. Мы, кажется, тоже успели кого-то задеть – на земле у обочины, где бандиты грузились в транспорт, расплылись пятна крови. Через час на месте перестрелки был Абалаев со свитой. Заслушал мой рапорт, покивал головой. Сердечно обнял на прощание, как родственника. И уехал обратно в Грозный.