Эльмира Нетесова - Судьбы в капкане

— А когда я потеряла сознание, меня окатили холодной водой и велели линять от них. Я, конечно, потребовала деньги, вспомнила дура на свою голову. О-о-о! Что тут началось. Отбивную из меня решили изобразить. Ногами месили, недоноски проклятые! Шакалы вонючие! Чтоб их детям такое же пережить! Там вместе с ними старуха живет, наверное, жратву тем псам готовит. Шипела мне все время:

— Так тебе и надо с-сука!

— Попадись она мне в руки после колледжа, я клизьму с битым стеклом через ухо вставлю старой мокрице.

— Надо нашим ментам сказать. Пусть они достанут тех педерасов, ощиплют как овец. Ты то село помнишь?

— Конечно, пешком домой доползла, больше суток добиралась. Только не надо ментов, иначе отловят меня в городе и снова в горы увезут. Но уже навсегда. Там ни одной живой души, кто бы помог или спас. Там не на кого надеяться. И никто не сыщет, в какую пропасть скинут меня. Так что если не желаешь мне смерти, молчи! Эти звери не только меня, а и тебя достанут. У них нет ни сердца, ни жалости, — трясло Юльку от воспоминаний.

— Бедная ты моя! Весь товарный вид тебе подпортили. Месяца два заживать будет. Дома посидишь, отдохнешь за это время! — пожалела баба Юльку, та, сцепив зубы, ответила:

— Ты думаешь, что я после всего подпущу к себе какого-то мудака? Да лучше свою транду на сук повешу, путь ее черви едят, чем с каким-то падлой свяжусь! Ни за что в жизни! Знаешь, как близко я была к смерти! И решила, что если живою сюда приползу, ни одного паскуду к себе никогда не подпущу, всю жизнь проживу одна и стану мстить всем мудакам за вот это пережитое. Уж и оторвусь на них, ох и помучаю, до кровавых слез доведу, как меня терзали гады ползучие. Может, еще свижусь с ними, но уж тогда я на них отыграюсь полностью, — горел в глазах Юльки зеленый огонь зла и мести.

Она не нашла в себе силы поесть, сесть за стол. Едва легла в постель, тут же уснула провальным сном. Катя поставила ей на лицо примочки. Протерла тело соком каланхоэ, девка и не почувствовала.

— Спи, зайка! Во сне и боль, и обиды проходят быстро. Не живи злом, оно убивает наши души быстрее плеток и надругательства. За каждого есть кому вступиться и защитить. А ты прости, — говорила Катя тихо, словно самой себе.

Юлька еще не проснулась, как вернулись домой Маринка и Даша. Довольные, улыбающиеся, они отдали Кате деньги и, глянув на спящую Юльку, спросили:

— Кто ее так измесил?

Катя вкратце рассказала, и девчонки, посетовав, признались, что неприятности с деревенскими лохами случались и у них, а потому они уже давно не мотаются по селам.

— Меня однажды старик снял. Позвал в деревню, пожаловался, что один дышит уже много лет, и никто его не утешит и не согреет. Короче, сопли распустил ниже коленок, я дура и развесила уши, сжалилась над старым мухомором. Согласилась поехать к нему в гости на денек-другой. Он и завез меня в заброшенки. Там все село в моей ладони поместилось бы. Да и как его назвать не знаю. Дед тот пасечником оказался. У него ульев столько, что не сосчитать. Медом меня кормил не жалея. У меня не только жопа, все на свете слиплось. Ну, а ночью, понятное дело, мы пошалили, а старику утром плохо сделалось. Отвык он от баб, сердце взахлеб пошло. Ох, и испугалась я тогда, позвала всех соседей деда. Они и откачали. А старый пердун в благодарность за все собачью свору на меня спустил, какая пасеку его охраняла. Поверите, я никогда в жизни так не бегала. А тут, что сил было, все в кулак. Дед команду дал своим кабысдохам, они и обрадовались, все филейные места покусали. Хотели в клочья разнести меня, но я не согласилась. С тех пор по деревням не мотаюсь и со старыми мухоморами не флиртую. Ни с какой стороны нет от них ни толку, ни навара! — рассмеялась Маринка.

— Это что! Вот одной девке не повезло. Она в одиночку промышляла. Без крыши охотилась на лохов. То на площади Марии или в Калмыковке паслась. Нам она не мешала. Клиентов у нее было немного, а и сама из дешевок. За пузырь вина под кустом любой ее отодрать мог. Мы на такое не фалуемся. Да и клеились к ней одни отморозки, кому себя не жаль, или в карманах не шуршало. Случалось и вовсе на халяву ее приходовали в очередь. А чуть потребует оплату, морду квасили. Да так, что из-под кустов встать не могла. Коли выглянет, не то горожане, менты пугались до заикания. Рыло на спину ей много раз сворачивали, — рассказывала Дашка.

— Ну и что с нею случилось? — напомнила Катя.

— Убили ее в парке. Ночью прикончили бабу. Нашли в кустах изрезанную на ленты. Кто уделал — адрес забыл оставить. Поначалу, говорят, отмудохали ногами. Живого места не оставили. Потом в клочья разнесли. Короче, расписали бабу, загасили, а за что — никто не знает.

— Это Наташка! Она давно простиковала. Каждый вечер на углу нашего магазина вертелась. Все ловила мужиков с бутылкой и расплачивалась в подворотне, далеко не уводила и не пряталась. Я эту бабу давно знала, когда она еще человеком была. Неспроста опустилась, беда подкосила. Запила, не выдержала и покатилась вниз. А рядом никого, кто мог бы поддержать и помочь. Ни одной родной души.

— А что у нее случилось? — спросила Дарья.

— Дочку ее изнасиловали подростки. Ей всего пять лет было. А пацанам от десяти до четырнадцати. Их восемь. Привели на озеро, заманили конфетами. Порвали ей все на свете. Хватись вовремя, может, и спасли б. Но ее нашли утром уже мертвую.

— А как же Наташка не хватилась? — округлились глаза Маринки.

— Она санитаркой в больнице работала в ночную смену. Дочку на мать оставляла. Та старая, не усмотрела. Когда девчушку нашли, старуха от инсульта на месте кончилась. Так вот и осталась баба одна.

— А муж ее где?

— Сгорел в транде, и дыма нет! Не было у ней мужика, для себя родила дочку и любила. Наряжала как куклу, баловала, тряслась над нею, но не повезло. Она два года в дурдоме лечилась. Может, башку подлечили, но не душу, она болела у Натальи, — вздохнула Катя.

— А насильников нашли?

— Сыскали, да что толку? Они почти все бездомные. Вломили им в ментовке, потом, говорят, судили, их в зоне опетушили. Теперь они на воле. Все восемь калеками вышли. Нынче одни побираются, другие воруют. Наташка их поначалу отлавливала по одному, била, а потом мировую распивала с этими козлами. Может, они ее и «погасили», — вздохнула Катя.

— А где Лянка? — спросила Маринка Катю.

— Ушла, кажется, насовсем. Выросла, характер появился. Я ей больше не нужна.

— Вернется. Далеко не убежит…

— Поканает в общаге с неделю и возникнет. Умолять будет, чтоб взяла обратно. Теперь одной не продышать. А у Лянки ни родни, ни друзей. Куда денется…

— Не знаю, но вряд ли объявится, — засомневалась Катя.

— А давай мы на ее место другую девку возьмем, от нее хоть доход поимеешь! — предложила Маринка, не задумываясь.