Алекс Тарн - Записки кукловода

— Глупости! — машет рукой Шайя. — Я не собираюсь выслушивать твои россказни еще и по дороге домой. Тут ты хоть пиво носишь, а на улице от тебя и вовсе проку никакого. Сказочник хренов. Все беды от таких сказочников. Так что на прощение не рассчитывай…

Он пьяно грозит Акиве полусогнутым указательным пальцем. Да-да. Все беды от сволочей-сказочников. Как это он все правильно описал, подлец. Сначала выдумывают какую-нибудь сказку, а потом, сами же в нее уверовав, принимаются коверкать мир по вымышленному сказочному покрою. Как будто речь идет об их личном балаганчике. А мир не дается. Да и как же он может даться?.. Ишь ты, сидит, моргает невинными глазками, тварь белесая… или как там? — белокурая бестия. Такому сверхчеловеку только волю дай… тю!.. Зачем ты даешь таким волю?

— Ну вот, опять. Тебе не надоело все на меня сваливать? Я тут ни при чем. Я его, если хочешь знать, вообще в массовке держал, никаких видов не имел на эту бесцветную личность. Кто здесь имена дает: я или ты? Вот ты его и вытащил, ты ему и волю дал. Теперь сам расхлебывай.

— Ну, за этим дело не станет…

— Вот что, парень, — говорит Шайя и хорошенько отхлебывает из стакана. — Твои претензии ко мне глупы и неуместны. То есть, вру я, конечно, много, но мои враки вовсе не становятся руководством к действию. Или догмами. Или чем-то там еще. Уверяю тебя, они всегда остаются тем, что они есть: болтовней, пшиком, сотрясением эфира. И та конкретная болтовня, которая произвела столь глубокое впечатление на твою неокрепшую душу, не является исключением. Ее, если хочешь знать, запускают перед каждыми выборами. И что? И ничего. Никого не убивают. Или убивают, но вовсе не из тех причин, которые мусолятся по радио. Нет никакой связи, парень. Ни-ка-кой. Короче, расслабься и поищи себе какую-нибудь другую сказку. Про любовь, например.

Акива вздыхает. Он сидит перед Шайей, сложив руки на липкой деревянной столешнице, подобно послушному ученику. Не хватает только школьной формы, портфеля и авторучки.

— Вы меня неправильно поняли, господин Бен-Амоц. Вас я ни в чем не обвиняю. Ведь эту сказку придумали не вы.

Шайя чуть не захлебывается очередным глотком. Неужели знает про Битла? Да нет, быть такого не может. Просто догадался. Дважды два, невелика загадка: сам же говорил, что мульку с покушением вытаскивают перед каждыми выборами. Он сердито смотрит в невинные голубые глаза под часто моргающими светлыми ресницами.

— Хоть на том спасибо. Облегчение-то какое… А то сижу весь на иголках: а ну как арестуешь меня, бедного?

Шайин собеседник улыбается слабой неуверенной улыбкой. Затем он зачем-то задирает свою полосатую футболку и слегка отодвигается назад, чтобы Шайя увидел. И Шайя видит. Видит рифленую рукоятку пистолета, заткнутого за пояс выцветших джинсов.

— Вот, — говорит Акива, словно извиняясь за причиненное беспокойство, как будто там, под футболкой, не пистолет, а безобразная гнойная язва. — Вот. Понимете, господин Бен-Амоц, есть только один способ остановить их. Так я чувствую. А я очень чувствую такие вещи. Очень. Еще с…

— Еще с детского сада, я помню, — перебивает его Шайя. — Но с того времени ты совсем недалеко продвинулся в развитии. Ты что, надумал охранять Босса? С этой твоей малокалиберной пукалкой? Да хоть бы и с пушкой… ты, парень… видал я идиотов, но такого… да там… ну ты даешь!..

От неожиданного потрясения Шайя почти трезвеет, и это обстоятельство злит его дополнительным образом. Акива снова улыбается своей неуверенной улыбкой.

— Вы мне все никак не даете объяснить. Калибр моего пистолетика не имеет значения. Тут другое. Видите ли, сказку можно перебить только другой сказкой. Вот говорят: история повторяется дважды. Ну, помните: сначала в виде трагедии, а потом — в виде фарса. Знаете почему? Очень просто! В первый раз сказка придумывается втайне и потому всерьез; сидит себе какой-нибудь Наполеон или Магомет, сидит и придумывает… и об этом никто, кроме него самого, не имеет ни малейшего понятия. Поэтому его сказка застает всех врасплох! Ее не ждут! К ней не готовятся! И потому, если сказка дурна, то ее последствия могут оказаться ужасны. Ужасны! Вот вам и трагедия. Зато во второй раз кто-нибудь другой принимает меры и успевает вовремя подставить свою, подменную сказку. Я называю такие сказки превентивными. Что-то типа упреждающего удара. Представьте себе: кто-то задумывает повторить трагедию; возможно, он даже начинает претворять свою страшную сказку в жизнь… вернее, в смерть… как вдруг — бац!! В запланированное развитие сказки совершенно неожиданно вмешивается совсем другой сюжет! И не просто другой, но намеренно нелепый, смешной, фарсовый… например, сломавшийся будильник или яма на дороге, или растройство желудка накануне решающего сражения. И эта маленькая глупость ломает весь грандиозный план, причем ломает его навсегда. Потому что любой, кто захочет повторить эту сказку еще раз, вспомнит уже не трагедию, а фарс! Вот в чем дело, господин Бен-Амоц. Сказка фарса подменяет собой сказку трагедии. А фарс, как известно, намного сильнее трагедии — оттого, что понятен всем и радует всех, кроме, конечно, его главного и непосредственного участника, того самого, который проспал или шлепнулся в лужу, или застрял на горшке. Понимаете? Это — как написать новую пьесу! Разве вас не захватывает подобная перспектива? Вот вы говорили про кукловода… но разве то, что я описал, не делает автора превентивной сказки настоящим, истинным кукловодом?

— Он бредит, Шайя? Пощупай ему лоб…

— Я изменю историю, господин Бен-Амоц! Вот увидите! Моя сказка превратит покушение в фарс, и тем самым сорвет его. И не только его, но и все будущие покушения, все до одного! Все до одного! Я перехвачу события, я перепишу всю пьесу заново, я сделаю былью свою замечательную, свою фарсовую сказку. Разве это не прекрасно?

Шайя не отвечает. Он разглядывает сидящего перед ним психа, как будто только сейчас увидел его. Неужели это все всерьез? Акива вдруг принимает озабоченный вид и даже вздыхает.

— Одно меня беспокоит, господин Бен-Амоц. Главное в превентивной сказке — это ее тайминг. Нужно обязательно оказаться в нужном месте в нужное время, хотя бы на шаг раньше главной сказки. Я очень боюсь опоздать.

Он замолкает и выжидающе смотрит на Шайю. Но чего он ждет, этот самозванный кукловод? Что ему надо? Отчего-то Шайе вспоминается квадратная будка Битла — вспоминается абсолютно некстати, потому что нет на земле физиономии менее похожей на битловскую, чем качающееся напротив длинное остроконечное лицо, обрамленное беспорядочной массой паклеобразных волос. И тем не менее… ах, да!.. вот почему: Битл тоже судачил о кукловодстве. Вот ведь дурдом! Как жить среди психов, папаша?