Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Конечно, я помнил осень 1987 года, когда Нина Александровна Чечулина расцеловала меня в длинном коридоре «Звезды» и обнадежила: «Будем печатать! Замечательная повесть! Вот как надо сейчас писать!»

По своему тупому снобизму я манкировал творческими объединениями, ничего не знал о группах и группировках. Мне казалось, главное — хорошо написать. Да и зачем мне литобъединения, если меня с двадцати лет печатают ленинградские газеты и даже один центральный журнал — «Наука и религия»? Гордый был. Да и сейчас еще гордость не научился усмирять. Нужна ли гордость литератору — не знаю. Ну, проснулся бы я знаменитым после публикации в толстом журнале, и что? В литературе, как в спорте, надо либо подтверждать результат, либо переходить на тренерскую работу.

…В какой-то момент я отчетливо понял, что дела в стране идут хуже некуда. Реформы, о которых с утра до вечера трендели по телевизору, — пустые слова. Мы все катимся в пропасть под барабанный бой «реформаторов». Почему молчат писатели?

Организовал Центр современной литературы и книги взамен сгоревшего в 1992 году Дома писателя. Видит Бог, я был искренен в своих заблуждениях: мне казалось, писатели масштаба Гранина, Стругацкого, Шефнера, Конецкого могут изменить ход истории — в отличие от шахтеров, которые стучали касками на Васильевском спуске — простым постукиванием авторучкой по столу: «Господин президент, вы не правы! Так нельзя!». Мне казалось, их надо разбудить, как Герцен декабристов, и они всех поставят на место.

Хотя, Конецкий и не спал. Глядя в телевизор, он ругался многоэтажным боцманским матом с красивыми морскими узлами. Он крыл власть, как в старые добрые времена, даже злее и круче. Особенно его огорчал развал военно-морского флота и продажа торговых судов иностранным владельцам, разорение государственных пароходств, потеря портов. Он давал интервью, где в язвительной вежливости угадывался крепкий флотский мат в три загиба.

Почти всё оказалось напрасным. Правильно сказал Владимир Рекшан: «Каждый писатель пишет свою индивидуальную Библию. И считает, что коллективных Библий не бывает — коллективными бывают только пьянки!»

Сейчас у меня нет ощущения конца Литературы, есть отчетливое ощущение ее новой, второстепенной, вспомогательной роли. Как сказал, тяжело вздохнув, Конецкий в 1999 году: «Время сейчас нелитературное…»

Впрочем, Конецкого до сих пор издают и читают.

Наша генерация восьмидесятников — пропущенное литературное поколение. Некоторые считают, что шестидесятники так выжгли вокруг себя литературную почву, так цеплялись за власть и влияние в издательствах и журналах, что пробившиеся единицы — феноменальное исключение. Литературный цветок надо любить, поливать, а не топтать каблуками. И вообще, «таланту надо помогать, бездарности пробьются сами»…

…Николая Шадрунова многие любили, но никто из авторитетных шестидесятников палец о палец не ударил, чтобы помочь издаться талантливому парню из Вологодской деревни. Чуть ли не первая его публикация — подборка из четырнадцати (!) блестящих рассказов в сборнике «Молодой Ленинград» за 1988 год. В Союз писателей Колю приняли по рукописям, на волне обновления. И не благодаря таланту, а вопреки. В конце девяностых у Шадрунова вышла книга «Психи», и Конецкий, запоем прочитавший ее, щедро похвалил автора и в ультимативной форме поддержал выдвижение «Психов» на премию ПЕН-клуба: «Если не дадите, выйду из ПЕНа». Николаю в то время уже исполнилось шестьдесят…

Как известный бронепоезд, мы стоим на запасных путях. Мимо нас, вдогонку за русской Литературой, несется пестрый эшелон молодых. Догонят ли? К сожалению, для многих из них литература либо способ заработка, либо игра. Но не судьба…

Получил из Российского государственного военного архива послужной список деда Каралиса Павла Константиновича в период его службы в Красной Армии (составлен в марте 1922 г.)

Когда я писал «Записки ретроразведчика», то решил, что дед сгинул с исторического горизонта как царский офицер, кавалер пяти боевых орденов, командовавший ротами на разных фронтах Первой мировой. И вот, роман прочитали в Военном архиве, покопались немного в бумагах советского периода и прислали мне продолжение военной биографии деда. Оказывается, дед Павел Константинович, «сын кондуктора, великорос» поступил добровольцем в Красную армию с первых дней ее создания.

1 октября 1916 г. — Произведен в штабс-Капитаны…

1 марта 1918 г. — Демобилизован в запас армии.

1 марта 1918 г. — Поступил добровольцем в ряды Красной Армии и назначен командиром 2-й роты 6-го Новгородского полка.

18 августа 1918 г. — Выбран общим собранием полка и утвержден в должности командира 6-го Лужского полка.

19 января 1919 г. — Назначен командиром 47 стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии

21 мая 1919 г. — Назначен начальником штаба 1-й бригады 6-й стрелковой дивизии.

5 декабря 1919 г. — Назначен Командиром 1-й бригады 2-й стрелковой дивизии.

18 марта 1920 г. — По болезни направлен в Петроградский клинический госпиталь.

3 апреля 1920 г. — По освидетельствованию комиссии освобожден от военной службы.

11 мая 1920 г. — Назначен техником 25-го Военного Строительства с прикомандированием к Петроградскому укрепрайону.

3 марта 1921 г. — Назначен помощником Петроградского Окружного Военно-Инженерного Управления.

29 августа 1921 г. — Назначен Старшим Инспектором Отдела необоронительных Сооружений.

7 марта 1922 г. — Демобилизован в запас Красной Армии.

Потом дед работал в Великих Луках инженером по больничному, школьному и курортному строительству. Последние сведения о нем датируются 1930 годом — деда отправили на санаторно-курортное лечение в Ялту.

Надо ехать и искать. Великие Луки — это близко.

28 ноября 2004 г.

От Бориса Стругацкого:

Дорогой Дима! В аттаче предисловие к Вашей книге. Ваш БНС

Двадцать лет назад Дмитрий Каралис появился у нас на заседании семинара молодых писателей-фантастов со своей первой фантастической повестью — полный сил и творческой энергии, но явно сомневающийся, написал ли он то, что следовало писать, и вообще попал ли туда, куда следовало бы. Повесть была очень недурна для начинающего — в излюбленном мною жанре реалистической фантастики, с юмором, с приключениями, с живыми героями, добрая, веселая, живая. Молодой автор безусловно понимал, как надо писать фантастику — понимал главное: суть и соль хорошей фантастики в максимальном реализме описываемого.

Но фантастом Каралис не стал. Он стал отличным прозаиком-реалистом, потому что суть и соль реалистической прозы он тоже понимал преотлично: мир полон замечательно интересных вещей и надо только научиться отбирать (из того, что знаешь) самое интересное и писать об этом правду.