Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Я рассказывал как по написанному — сценарий фильма был уже был готов и утвержден в Москве.

…Шлиссельбургскую трассу разрушали 1200 раз. Взрывались вагоны со снарядами и толом. Огромные воронки прерывали путь. Разбитые паровозы и вагоны лежали под откосами. Но удивительно четко действовали восстановительные поезда и летучки — на каждый стометровый отрезок пути в ночное время завозились аварийный запас рельсов и шпал, не менее двух вагонов балласта или шлака. Сгоревшие вагоны растаскивали тракторами, опрокидывали под откос мощными домкратами, засыпали воронки, и движение возобновлялось. Если требовалось, прокладывали обводные пути.

— Это мы с виду только такие Ваньки, — я обернулся и подмигнул Денису. — А когда дело доходит до дела, да когда злость на врага…

— Это точно, — улыбнулся курсант.

Мы несколько раз останавливались. Вытаскивали из сырой земли пулеметные ленты, набитые крупнокалиберными патронами — желтыми и масляными под корочкой засохшей земли. Хоть сейчас вставляй в затвор и стреляй. Ближе к дороге стали встречаться куски покореженных рельсов, железнодорожные костыли, сцепные механизмы, буферные тарелки от вагонов, ржавое паровозное железо. Пришли… Парни замолчали. Оператор поставил камеру на штатив и для начала снял панораму…

Давно осевшая в болото насыпь угадывалась только по воронкам с водой — они тянулись вдоль воображаемой линии хода…

Сцепку от вагона и буферную тарелку, которую мы решили взять для железнодорожного музея, Сева с Денисом дотащили до машины и отказались от денег, которые я с формулировкой «на пиво и конфеты» пытался засунуть им в карманы. Словно из другого времени ребята. Молодцы.

…Снимали в депо Московская-Сортировочная. Паровоз гоняли туда-сюда, он гудел сиплым голосом, делал эверластинг — продувку котлов, отчего всё вокруг застилало дымом-паром. Таким приемом пользовались наши железнодорожники в «коридоре смерти», имитируя попадание фашистского снаряда или мины в котел паровоза. Об этом писали в своих воспоминаниях машинисты.

Парни в форме солдат Великой Отечественной, которых привела режиссер, лихо ехали на паровозе с автоматами, а солдат с винтовкой, охранявший продовольственный вагон, щелкал затвором и гнал прочь попросившего прикурить кочегара-доходягу. Эта реконструированная сцена выглядела на экране весьма натурально. Ребята сыграли ее без особых указаний с нашей стороны. Правда, Мария Ивановна сказала, что никакой боец с автоматом не мог ехать на паровозе — посторонним запрещалось.

— А охрана? — спросили мы.

— Охрана ехала на бронеплощадках — девчонки-зенитчицы под руководством лейтенанта. А турельные пулеметы крутили мужики — в начале и в конце состава. На паровозе посторонних быть не могло…

Один из рассказов моего отца о войне касался именно этих турельных пулеметов, установленных на вагоне. Батя рассказывал мне о войне только веселое, смешное.

Так вот. Они стояли у водокачки, паровоз набирал воду, а молоденький лейтенант тренировал своих бойцов-пулеметчиков отражать возможные атаки фашистской авиации. «Вражеский самолет с хвоста состава, цель — триста метров — огонь!» Солдатики крутили турель с пулеметами, целились в воображаемый самолет и радостно кричали: «Та-та-та-та!» «Есть попадание!», — отмечал лейтенант и давал новую вводную: «Вражеские самолеты в количестве двух единиц на бреющем полете с головы поезда! Цель — пятьсот метров! Огонь!» Солдаты проворно разворачивали четыре пулемета системы «Максим», сцепленные в единый огневой кулак, и радостно воображали, как строчат по самолетам. Тренировка была в самом разгаре, когда из-за леса выскочили два немецких самолета и на бреющем пошли с хвоста поезда над составом, поливая свинцом вагоны. Они приближались так стремительно и неожиданно, что наши пулеметчики только и успели, что открыть рты. С открытым ртом застыл и командир-лейтенант. Затем они молча, дружно, без всякой команды разлетелись от пулемета и оказались под вагоном, вместе с лейтенантом. Опытная паровозная бригада рванула с паровоза чуть раньше. Самолеты прошили паровозную будку, никого не убили и ушли так же внезапно, как появились. Молодой безусый лейтенант выскочил из-под вагона, судорожно рванул из кобуры наган и расстрелял все патроны вслед улетевшим самолетам. Потом швырнул наган об землю, опустился на край насыпи и заплакал…

Еще мы ездили на специальной дрезине-вагоне — снимали бегущие за окном пейзажи и добрались до платформы Поляны, где ветка «коридора смерти», выходила из леса и сливалась с главным ходом Волховского направления. Засняли обелиск, стоящий в этом месте. Здесь те, кто выезжал из коридора, — облегченно вздыхали; те, кто въезжали в него, напрягались.

Снимали в двух железнодорожных музеях — на Садовой и на Варшавском вокзале. Огромные пушки на железнодорожных платформах, старые пассажирские вагоны с клепаными боками и наружными ступеньками, снегоочистители, зенитки… В Центральном музее железнодорожного транспорта снимали внушительный альбом 48-й колонны, собранный энтузиастами под руководством все того же Жоры-Полундры. В нем есть и фотография моего отца — молодого, в сером кителе, без усов…

Снимали в музее на станции Шлиссельбург — там со скрипучего свайно-ледового моста начинался «коридор смерти», а теперь стоит паровоз, доставивший в блокадный Ленинград через семнадцать дней после прорыва блокады первый эшелон с продуктами и снарядами.

Сняли десяток кассет. Теперь — монтаж.

13 апреля 2005 г. Петербург.

К фильму. Мой пересказ слов начальника 48-й колонны Кошелева. Весной 1943 года торфяники, по которым проложили ж.д. ветку, подтаяли… Путь залит ржавой болотистой водой на полметра, но паровоз идет десяток километров, решеткой, как форштевнем, разрезая воду. Правда, скорость невелика — 5 километров в час, скорость пешехода, и состав из сорока вагонов, растянувшийся на полкилометра, бомбят и обстреливают. Мутная вода вздымается фонтанами по обе стороны паровоза: недолет, перелет… Тукают зенитки. Обрыв состава! Люди по крышам вагонов пробираются к местам обрыва, спускаются в воду и сцепляют вагоны…

Мария Ивановна Яблонцева: «Был такой случай. Машинист с проводницей расковыряли маленькую дырочку в вагоне с зерном и насыпали себе по рукавице. Спрятали в служебном вагоне. Нашли. Машиниста судили и отправили на фронт. Но что фронт? Там кормили значительно лучше. Убьют? Так можно упасть, зарыться в землю, спрятаться в окопе, переждать бомбежку, обстрел… В „коридоре смерти“ ты — мишень! Ты едешь — по тебе стреляют. Можно лишь притормозить, пустить задымление, включить эверластинг. Железнодорожников даже пугали: „Отправим в 48-ю колонну!“ Так что фронт для него — это награда. Не зря же фрицы считали, что мы смертники, выпущенные из тюрем».