Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Скоро в Москве только питерские и будут встречаться! Идем по бульвару, Миша спешит на какую-то встречу, я его немного провожаю. Он переехал в Москву, купил квартиру. Дочка в Таллине заканчивает десятый класс, жена живет между Таллином и Москвой. Дарю Мише «Чикагский блюз» и «В поисках утраченных предков». Миша хочет отдариться и крутит головой в поисках книжного магазина, но не находит.

Прощаемся, договариваемся пересечься завтра или послезавтра. На следующий день ничего не получается.

Вчера, ранним солнечным утром, Катя довезла меня на своей машине почти до Красной площади. Я обошел Кремль, на стерильно чистых холмах которого начинала зеленеть травка, и оказался в храме Христа Спасителя.

Лепота!.. Иначе не скажешь. Провел там не меньше часа. Уже собирался уходить, вдруг звонит мобильник: Миша Веллер начинает хвалить мои книги, которые успел прочитать-просмотреть. Сдвигаюсь к выходу, разговариваю шепотом (точнее, просто дакаю), охранник в черном делает мне замечание, я киваю, показываю, что сейчас закончу — говорить в храме с мобильного, естественно, запрещено, но Миша так сладко поет о моих достижениях, так подхваливает меня, что прервать нет сил. «Старый, ты так поднялся, стал значительно сильнее писать!» — воркует Веллер, и у меня закрадывается подозрение, что предыдущие книги он не читал, а выбрасывал; говорят, он именно так поступает с дареными книгами. Мне второй раз делают замечание, я киваю, и объясняю Мише, где нахожусь. «Старик! Ты бы сразу сказал! Извини, меня, дурака, пожалуйста! Ай-яй-яй! Конечно, конечно, созвонимся позже!»

Потом Миша позвонил и предложил приехать на Ленинградский вокзал, проводить меня и поговорить. Я сказал, что меня привезут на машине к поезду, и это будет не совсем удобно для нас обоих, давай, Миша, лучше сойдемся в Питере в двадцатых числах апреля, когда ты приедешь. Так и договорились.

Я потом часто вспоминал об этой похвале: в Питере писатели друг друга хвалят редко. И почти не читают друг друга.

Еще был в журнале «Октябрь» у главного редактора Барметовой — они собираются печатать начало моих дневников: 1981–1991 гг., журнальный вариант.

15 апреля 2005 г. Петербург.

Получил имэйл из Молдавии:

Уважаемый господин Дмитрий Каралис!

Спасибо Вам за вашу книгу «Записки ретроразведчика»!

Прочитала в Интернете и заплакала на последней странице.

Я сейчас также собираю информацию о своих предках — бессарабских дворянах с греческими корнями из Константинополя. Я знаю, что если этого не сделаю, уже никто из моих близких не сделает.

А я будто не могу двигаться по жизни дальше, если не разложу по полочкам всё, о чем долгое время не разрешалось говорить в семье.

Ваша книга мне помогла понять, почему на предложения остаться в Америке или в Европе я всегда возвращалась домой, в Кишинев.

Сорина ГЫЛКЭ

Кишинев, Молдова

Слава Богу, хоть кому-то на пользу.

23 апреля 2005 г.

Приехал Миша Веллер. Два часа беседовали с ним в ЦСЛК под диктофон. Пили чай и говорили о разном. Буду готовить материал для «ЛГ». Некоторые суждения Веллера «непроходняк», даже для «Литературки», но буду предлагать. Цензуры нет, но есть хозяева газет — они, не будь дураками, побаиваются задирать власть. Главный редактор это понимает. Политика — искусство возможного.

5 мая 2005 г.

Получил тираж «Записок ретроразведчика». 316 страниц. Хорошую обложку сделал Дима Горчев. Дарю знакомым.

19 мая 2005 г. Петербург.

Солнце, клейкие листочки, травка на газонах. Оказался по делам в своем старом районе, где прошла молодость, и пошел по Советским улицам бродить-вспоминать.

Перешел Мытнинскую улицу и прогулялся по Овсянниковскому садику, где совершили гражданскую казнь Чернышевского — над его головой дядька в мундире сломал подпиленную шпагу. Эту сцену я помню по большой картине, что висела в раздевалке катка. Суровый революционный демократ с длинными волосами и хмурая толпа, явно не одобряющая приговор. Лишь румяный глупец в купеческом зипуне разинул в улыбке рот; сразу видно, что не имеет никакого отношения к прогрессивной общественности.

Зашел в родной двор на 2-й Советской улице, рядом с баней. Тополь, который мы сажали со Славкой Николаевой, спилен. В окнах нашей квартиры на втором этаже, стеклопакеты. Кто там живет — не знаю.

Открыл дверь в парадную. Такими воспоминаниями пахнуло от лестницы, ведущей в подвал, что я даже остолбенел! Хлопнула дверь, спустился по лестнице мальчик, поздоровался со мной. Я отчетливо увидел несколько картин, связанных с этим подвалом. Что-то остановило меня — к лифту подниматься не стал…

Сидел в пустом садике — вокруг ни души. Ни смятой банки из-под пива, ни сигаретной пачки, ни пластмассовой бутылки… Словно в то время выкинуло меня. Казалось, сейчас стукнет дверь нашей парадной и выйдет мама с молочным бидончиком и черной кирзовой сумкой. Я подбегу, возьму сумку и помчусь с самолетным жужжанием в овощной магазин на Старо-Невском, чтобы занять очередь за картошкой. И потом мама купит мне томатного сока из стеклянного конуса, я ткну ложкой в стаканчик с солью и буду крутить густую красную жидкость и пробовать — не подсолить ли еще. А в конусах будет желтеть яблочный, синеть виноградный, краснеть любимый томатный, и в гнутом стекле будет отражаться моя радостная физиономия…

В соседнем доме на 2-й Советской, где раньше размещался партком жилконторы и куда отец, уже на пенсии, надев костюм с галстуком, ходил платить партийные взносы, теперь Санкт-Петербургское отделение Коммунистической Партии Российской Федерации. Нормально!

Если бы в советские годы кто-нибудь предположил, что через сорок лет Ленинградский Обком КПСС потеряет реальную власть, усохнет до горстки человек и переедет из Смольного в комнатку при жилконторе, такого Нострадамуса прямиком бы отправили в психушку. Даже КГБ не стали бы тревожить по очевидному медицинскому пустяку — ясно, что повредился умом человек.

Зашел в свою школу на углу 6-й Советской и Дегтярной. Там теперь офисный центр. Сказал охраннику, что учился здесь, хотел бы посмотреть — он кивнул, пропуская. Перила на лестницах новые, лакированные, без шишечек — катайся, сколько хочешь!

Поднялся на четвертый этаж, к своему 1-му «г». В нашем классе — туристическое агентство. На двери символичный плакат: «Круизы по Карибскому морю, Канары, Куба». На Кубу мы мечтали удрать всем классом — в мыслях пробирались на пароход, мальчишки зарывались в уголь, девчонки прятались под брезентом спасательных шлюпок, а потом выскакивали на острове Свободы и помогали мужественному Фиделю Кастро бить американских империалистов. Дверь в свой класс открывать не стал — мне показалось, из него может выскочить шумная толпа одноклассников: стриженные под ноль мальчишки с ремнями на серых гимнастерках и девчонки в коричневых платьях и черных сатиновых фартуках… Каночкин, Епифанчик, Гуня, Мэр, Лобан, Миха… Нет, Миха вряд ли не выскочит, я виделся с ним утром — он уже дедушка.