Арсений Данилов - Adrenalin trash

— Да идиотский анекдот, — сказал Андрей, глядя в пол.

— Хватит ломаться, — сказал Олег.

— Я не ломаюсь, — сказал Андрей. — Только гнусь.

Олег снова хохотнул.

— Ну, — сказала Василиса. — Мы ждем.

— Короче, приходит мужик к доктору, — сказал Андрей. — Вы, кстати, не думали, почему все время мужик? А не дядя там или тетка?

— Бывает и дядя, и тетка, — сказал Олег.

— Да, бывает, — сказал Андрей.

— Все, что ли? — спросила Василиса.

— Нет, — сказал Андрей. — Приходит этот мужик к доктору и говорит: «У меня голова кружится». А доктор говорит: «Заметно». Теперь все.

Он глубоко затянулся, так, что даже стало слегка жечь легкие, подержал дым в себе, словно это был продукт горения конопли, и выпустил густое белое облако.

— И что? — спросила Василиса.

— Ничего, — сказал Андрей.

— Не поняла я, — сказала Василиса.

— Да тут представить надо, — сказал Олег.

Андрей бросил выкуренную до половины сигарету в открытую створку.

— Все, — сказал он. — Я покурил.

— Молодец, — сказал Олег.

— Ну иди, простудишься, — сказала Василиса.

— А ты? — спросил Андрей.

— Мы сейчас тоже придем, — сказала Василиса.

Реальность сгущалась вокруг Андрея постепенно. Сначала возникла резь в глазах — свет казался слишком ярким. Потом появился стол, и излучение висевшей под потолком люстры стало чуть более приемлемым. Вслед за этим возникла музыка, голоса, ощущение собственного тела, удивительно тяжелого и как-то основательно лежащего на диванчике, обозначились боль в виске и жажда. Потом Андрей разглядел сидящих за столом людей — Никиту, Внучка, Лену и Катю. На лицах их читалось удовлетворение.

«Перетрахались все уже», — подумал Андрей и улыбнулся. Эту версию подкреплял наряд Кати. Она сидела на табуретке напротив Андрея в мужской — видимо, Никитиной — рубашке, поджав ноги и теребя нательный крестик. Перед Катей стояла открытая бутылка с пивом. Остальные тоже пили солодовый нектар.

— О, — сказал Никита. — Очнулся.

— Дайте пива, что ли, — сказал Андрей.

— А у тебя в руках что? — спросил Внучок. Лена и Катя хихикнули. Никита улыбнулся.

Андрей посмотрел на свои руки. Оказалось, что в них зажата бутылка с пивом. Пришло в голову сравнение с опоздавшим пассажиром, стиснутым дверьми электрички. Сравнение усилило головную боль.

Андрей поморщился, отхлебнул пива и спустил ноги на пол.

— Сколько времени? — спросил он.

— Полчетвертого уже, — сказал Внучок.

— А, — сказал Андрей, потом улыбнулся и поднял бутылку над столом: — С Новым годом!

Чокнулись. Выпили.

— Слушай, Никита, — сказал Андрей.

— Ну, — сказал Никита.

— А елки-то ведь нету у тебя? — спросил Андрей.

— Нету, — сказал Никита.

— А какой же Новый год без елки? — спросил Андрей.

— Нормальный, — сказал Никита.

— Нет, — сказала вдруг Катя, которую Андрей уже воспринимал просто как предмет мебели. — Без елки, конечно, плохо. Говорила же я.

— Да куда ставить ее? — спросил Никита.

— Целая комната свободная, — сказала Катя.

— И кто там, в этой комнате, тусуется? — спросил Никита.

Почему-то после этого вопроса возникла пауза. Андрей внимательно посмотрел на Никиту, потом на Внучка, потом на Лену, потом на Катю. Никто из них не смотрел на него.

— Кстати, — сказал Андрей. — А где Вася?

— В ванной, — сказал Никита, глядя на свою бутылку.

Внучок хихикнул.

— В ванной? — спросил Андрей и прислушался. Ему показалось, что он различил шум душа. — А что она делает там?

— Моется, — сказал Никита. — Как ни странно.

— Чего это она моется в половине четвертого в Новый год? — спросил Андрей.

— Захотелось, — сказал Никита.

— Говорят, под Новый год, — сказал Внучок, — что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается.

Лена засмеялась и уткнулась носом в крепкое Внучково плечо.

— А Олег где? — спросил Андрей.

— Спит уже, — сказал Никита.

— Где? — спросил Андрей.

— В большой, — сказал Никита.

Андрей помолчал, потом еще отхлебнул пива. Захотелось курить.

— Ничего я не понимаю, — сказал Андрей.

— Пить надо меньше, — сказала Лена.

— Да что понимать-то тут, — сказал Внучок. — Увели телочку. Прямо из-под носа.

Андрей посмотрел на Внучка. Смотрел он на него очень долго — или, по крайней мере, так казалось. Внутри Андрея стало вдруг пусто и как-то неуютно. Захотелось праздника. Он широко улыбнулся и медленно, с расстановкой, произнес:

— Слушай, Внучок, а бабка твоя скоро подохнет? Ты бы отравил ее, что ли, а то сколько еще лет.

Разнял их Никита.

Возле подъезда толпились пьяные мужики и бабы. Все они были толстыми, мохнатые старые шубы придавали этой особенности их тел что-то почти древнее, исконное и ужасно омерзительное. Один мужичок в фольклорном треухе сидел прямо на сугробе. К измученной «Беломором» груди он прижимал старый аккордеон, извлекая из него звуки, удивительно не похожие на то, что Марина привыкла считать музыкой. Несколько баб плясали напротив мужика. Движения их отличались простотой — казалось, они просто утрамбовывают снег возле подъезда. Как ни странно, на ногах баб были не валенки, а сапоги, причем у одной даже на высоком каблуке.

— С Новым годом! — заорала одна из танцующих Марине, когда та проходила мимо.

— С новым счастьем, — ответила Марина, подумав о том, что это стандартное поздравление сильно похоже на пасхальное приветствие.

Домой ехать было рано. Метро открывалось только через два часа. Марина подумала, что можно провести это время в компании баб и мужиков, тем более что она заметила мелькнувший между толстых тел набор пластиковых стаканчиков и бутылок, но победила брезгливость. Марина обернулась, отыскала глазами Светкины окна — они были по-прежнему темны, — спустилась с тротуара на узкую дорогу, заставленную заснеженными автомобилями, и пошла в глубь района.

Чувствовалось, что пик праздника остался позади. Иногда, правда, кто-нибудь, не желая верить в то, что Новый год укатил уже в Западную Европу, подрывал мощный заряд китайского пороха или запускал в снежное небо хвостатую ракету, да и народу на улицах было много, но все же доминирующей эмоцией оставалось какое-то тихое отчаяние. Оно ощущалось и в откровенной бесцельности движений встречавшихся людей, и в той поспешности, с которой они улыбались Марине и кидали ей в лицо поздравления, и в том, что никто не ходил в одиночку, все сбивались в большие или маленькие группки, словно бы одиночество в темном замерзшем городе казалось им невыносимым.

Попадались и удивительные картины. Так, примерно на десятой минуте прогулки, Марина видела, как в одном доме, на третьем этаже, открылось окно, и пьяный седой мужчина в белой майке, высунувшийся из темного прямоугольника (за спиной его поблескивала новогодняя елка), стал что-то громко кричать, ни к кому конкретно не обращаясь. Кричал он зло, даже остервенело, много матерился, и не сразу стало понятно, что на самом деле он поздравляет прохожих с наступившим. Потом Марина видела, как возле мусорного контейнера два мальчика, лет пятнадцати, не вынимая изо ртов сигарет, били ногами лежащего на земле мальчика лет тринадцати. Все трое молчали, и Марина, остановившаяся в нескольких метрах от них, слышала только тяжелое детское дыхание.